Спинка стула жалостливо скрипнула, принимая на себя откинувшееся в поиске опоры тело Джексона. Пауза, повисшая после монолога, явно давала время для осмысления Артуру. Тот сидел на грубовато ошкуренной скамейке, стараясь не ерзать, дабы не получить дюжину заноз в свой зад. Сесть кроме нее и единственного стула в мастерской было решительно некуда, и поэтому Артур, смирившись с привилегиями хозяина, не стал оспаривать права на более комфортное сидение.
Артур так и сидел, боясь шелохнуться, при этом обдумывая сказанное. Работа на почте не предполагала каких-либо выдающихся умственных способностей, но невозможно было сказать, что он был туп. Артур был достаточно хорошо начитан, и вполне мог бы поддержать любой разговор, не касающийся каких-либо сугубо узких тонкостей.
Он давно был знаком с мастером. Это произошло совершенно случайно, когда оба оказались в одном купе по дороге в Нью-Йорк, и совершенно случайно нашлась пара интересных тем и бутылка хорошего бурбона. Так они и подружились. Ему нравилось приходить иногда в мастерскую Джексона, приносить ему еду, которую готовила его жена, и подолгу болтать, обсуждая новостные заголовки минувшей недели, и просто слушать истории мастера о живописи и искусстве вообще. Артур понимал, что он слеплен из другого теста, что слон в городском зоопарке и то имеет больше задатков к творчеству, но Артур просто любил хорошо проводить время в компании друга и восторгаться его работами на своем доступном ему уровне восприятия. Он всячески старался поддерживать разговор с Джексоном, и тот его за это сердечно благодарил. Не только потому, что Артур был самым преданным и единственным слушателем, а потому, что с ним мастер имел возможность выговориться на любую тему, даже запрещенную в послевоенное время, даже крепко отругиваясь.
- А как это может быть — не имеющее формы, и всего того другого, что вы сейчас наговорили? - осторожно спросил Артур, по всей видимости пытавшийся сам понять как это может быть. - Вообще ничего? Но тогда и ничего и не будет, чего же беспокоиться. У всего, решительно всего есть, что-то, почему мы можем это оценить. Вот стул, на котором вы сидите, - Артур оглядел сидение под мастером, и бросил скорбный взгляд не свою не ошкуренную до конца скамейку, - он деревянный, значит твердый, он стул, значит на нем сидят. Цвет… - он запнулся, ибо стул уже не имел никакого вменяемого цвета, - ладно бог с ним цветом. Вот холст, у него тоже есть свойства. Внешнюю часть вы вообще можете видоизменять как хотите. Даже облако возьмите, оно практически не весомое и то оно в какой-то момент имеет форму. А как быть с тем, о чем вы говорите?
Артур вопрошающе посмотрел на Джексона. Тот сидел, мерно покачиваясь на спинке стула, и она, поскрипывая, сообщала ему, что для такого насилия не приспособлена, и вообще скоро не выдержит такого с ней обращения. Руки лежали на коленях, но кисти, казалось, жили своей жизнью — пальцы неспешно боролись друг с другом, выстраивая причудливые формы то хаотично собираясь в кучу, то хаотично разваливаясь. Обращенные глаза его блуждали по окну мастерской, за которым начался дождь, ускоряя шаги прохожих, чтобы те, кто рискнул обойтись сегодня без зонта, не успели промокнуть.
- А знаете, что, дружище, - прервав монотонность тишины, повисшую в мастерской, Джексон резко вскочил, чем вызвал сильную дрожь по спинке стула, которая громко и надрывно крякнула. - Вы что-то говорили про обед, который принесли с собой. Давайте же перекусим, а я сделаю вам вкусный чай. Так уж и быть — я попробую вам объяснить, что творится в моей голове сейчас.
Артур, стряхнув с себя задумчивое состояние, забыв про занозы, тоже вскочил и быстрыми шагами направился к входу, где он оставил пакет с принесенной едой.
- Джексон, а вы бы не могли быть так любезны и затопить печку? Тепло бы нам сейчас не помешало, на улице стало прохладно и еще этот дождь не к месту.
- Уже занимаюсь,- из угла отозвался кряхтящий голос мастера, собиравшего на коленях разбросанные по полу деревяшки для растопки, - этого хватит и для тепла, и чтобы подогреть нам еды, мне кажется, она уже остыла.