— Ах, сволочи! Караульщик, эй… караульщик!
Митенька узнал голос милиционера.
— Ты, толстый дьявол, что же, видать, застрял тут? Э-э-эй, карау-у-ульщик!
От испуга Митенька едва вскинул мешок на плечи.
«Бежать, бежать…»
Один за другим грохнули выстрелы. Снова взвыли собаки, кажется, теперь уже во всем селе. Из мазанок и сеней начали выскакивать люди. Как сумасшедший, еще не зная, в чем дело, выбежал Мирон. Был он босой, в одной рубахе и подштанниках. Вприпрыжку промчался мимо Митеньки к церкви. Тот упал в тень амбара. Навстречу Мирону, распахнув шинель, с наганом в руке несся милиционер. Он так кричал, будто за самим кто-то гнался.
— Стой! — заорал он на Мирона. — Ты кто?
— Я это, я, свой, — испугался тот, и оба побежали в конец села.
Приподняв голову, Митенька ползком направился в калитку между дворами Сотина и его соседа. Совсем уже поровнялся, привстал. Вот и огороды… вдруг собака, худосочная, вся в репьях, вынырнула из калитки и, завидев бегущего человека, почти без лая, бросилась на него. Митенька махнул пиджаком, она ловко схватила его зубами за полу, рванула. Тогда он бросил пиджак ей на голову, и, пока она трепала его, Митенька был уже на огородах. Там межой конопляника — на гумна.
«Только бы через плотину… Господи, помоги!»
У омета остановился и перевел дух. Опять послышались выстрелы и крики, но это уже на конце улицы, возле кладбища.
«Абыс спит, ничего не знает, — непрошенно пронеслось в голове. — Нет, стоять нельзя, заря!.. Бежать, бежать…»
Повихлял между редкими гумнами единоличников, а дальше пошли сараи да шалаши колхозников.
— Держи, держи! — вдруг раздались голоса.
Оглянувшись, увидел, как почти наперерез бежали два мужика с кольями.
— Не догоните, сволочи! — злобно вскрикнул Митенька.
Обут он был в лапти на легкие портянки. Лишь пыль крутилась сзади. Мешок, с которым не хотел расстаться, бил по спине.
— Держи его, во-он! — закричали женские голоса.
Косматая, в одной исподней рубахе, бежала Устя. Она первая увидела Митеньку здесь в конце. В руках — сковородник.
— Не дамся, нет!.. — крикнул он, но никто его не слышал.
И, уже не оглядываясь, кто за ним гнался, Митенька межой направился на большую дорогу. В ушах стоял звон, глухо слышались доносившиеся голоса. С разбегу попал в кучу сухой седой полыни, выброшенной с загона. Горькая, едкая пыль ударила ему в глаза, в нос, в рот. Чуть не упал. Корявым корневищем в ушко лаптя вцепился куст полыни и хлестал его ногу, мешая бежать. Он пытался освободиться от него, наступить, — нога хватала мимо, и полынь летела за ним, взметая пыль и сама крошась. Еще послышался выстрел, слышнее стала погоня. А вот и дорога. Не утерпел, оглянулся: сзади, опережая толпу, мчались двое верховых.
«Господи, помоги».
Снова крик, опять выстрел. Из мельницы выскочило несколько помольщиков. Увидев бегущего, они спрятались в ворота.
Плотина — рукой подать. Но о каменное шоссе избил ноги, а голову ломило, и нестерпимо кололо левый бок.
«Лишь бы до плотины, а там — низом, оврагом… На лошадях увязнут».
Верховые совсем близко. Слышно, как кричит милиционер:
— Остановись, стрелять буду!
Плотина!.. Сейчас на другую сторону и в овраг. Собрал последние силы, но только добежал, навстречу мужики с мельницы. Мелькнуло: прорваться, смять, сбить мужиков. Сзади лошадиный храп, а где-то далеко голоса отставших.
— Стой! — закричали с плотины.
— Сто-ой! — одновременно раздалось за спиной.
Бросил мешок, глянул на реку, — мелкая рябь, румянец зари, — перемахнул через перила, поднял обе руки с крепко сжатыми кулаками, потряс и, что было силы, прокричал:
— Сво-о-оло-очи!
Перекрестился, замер над водой.
— Господи, помоги!
Подскакавшие только и видели, как мелькнули лапти с куском полыни. Ринулся он вниз головой на каменный выступ быка.
— Э-эх! — крякнул милиционер, осаживая лошадь.
По дороге из Куделина на гнедой матке, запряженной в дрожки, ехал Бурдин.
«Заедет к нам или нет?» — увидел его Петька.
Снял пропыленную кепку, помахал ею. Бурдин тоже поднял картуз и повернул на межу. Оглянувшись на гумно, где работала его бригада, Петька пошел встречать Бурдина.
— Стой, дальше нет ходу, — взял он лошадь под уздцы.
— Почему? — не слезая, спросил Бурдин.
— Тут граница нашей автономной республики.
— Председатель-то все-таки я?