Развязала узел, стала перебирать яйца, лепешки. Некоторые лепешки раскрошились, яйца были целы. Масло размякло, но из горшка не вытекло. Над платком, чтоб не сорить на пол, съела измятые лепешки, вынула яйца, обтерла их, постлала на стол бумагу и положила.
«Пойду встречу его».
Затрещал телефон. От неожиданности вздрогнула, испуганно посмотрела на загадочную коробку с двумя колокольчиками и ручкой. Такого чуда, которое само звонит, она еще не видела.
Вошла хозяйка и сказала:
— Он скоро придет.
— А я навстречу ему пойду, — улыбнулась Прасковья и вышла.
В зале народного дома много было приезжих из деревень. Они толпились возле дверей, в проходе, на скамьях сидели.
Прасковья протолкалась вперед, глазами поискала Степана, но не нашла.
Митинг был в самом разгаре. Какой-то высокий и тощий человек, ссутулившись, ходил по сцене, размахивал руками и все что-то сердито кричал. И хотя голос у него был надорванный, охрипший, он все же не переставал говорить, грозил кому-то крепко сжатыми кулаками, злобно таращил глаза. Казалось, он ругает эту собравшуюся здесь публику.
Прасковье стало жаль тощего и сутулого человека. Ведь он был еще молоденький, худенький, а вот, вишь, кто-то обидел его, чуть до слез не довел.
Хотелось с кем-нибудь поговорить. Обернулась — рядом старушонка.
— Бабушка, ты не знаешь, за что казнят этого человека?
У старушонки морщинистое лицо, в глазах слезы. Не оборачиваясь к Прасковье, она ответила:
— Целый час, родимая ты моя, все баит и баит, целый битый час. И где только у него берется? Тощий-то какой, сухой-то какой-ой!.. Молочка бы ему, сердешному! Парного, прямо из-под коровки… Сирота, мотри, несчастна, разобижена.
Вдруг тощий человек остановился, взмахнул рукой и с надсадой что-то выкрикнул. И сразу же так затрещало в зале, что Прасковья даже вздрогнула. А тощий и высокий сердито повернулся и ушел со сцены. Из-за стола раздался басистый голос:
— Следующее слово товарищу Сорокину!
Прасковья так и вскинулась. Захотелось сейчас же пойти к нему.
Но Степан уже начал говорить. Тревожен был его голос. Прасковье казалось, что Степан ругает кого-то, кто сидит вот здесь же. Она знала, что таким голосом он, когда был председателем сельсовета, говорил на сходках или ругался с богачами.
Степан говорил о каких-то заморских буржуях, о том, как эти буржуи хотят приехать на кораблях, отобрать у мужиков землю и отдать ее помещикам, а фабрики и заводы — господам.
И не утерпела. Толкнув старушку и указав на Степана, прошептала:
— Это муж мой, Степа.
Голос Степана поднимался все выше, становился звончее.
— Знаем, загрызли бы нас, да зубы у них гнилые. А ежели торговать с нами хотят — поторгуем, воевать хотят — повоюем. В обиду не дадимся, на подкупы не пойдем. А кто мешаться под ногами будет, тем гадам башку долой!.. Большевик — народ такой…
Степану хлопали и кричали долго. А он стоял и вытирал мокрый лоб. Кто-то читал по бумаге, поднимали руки, потом встали и протяжно пели. А после этого все рванулись к выходу.
Прасковья мельком видела, как к Степану сразу подошли несколько человек, принялись жать ему руку, торопливо что-то говорили, а он улыбался.
Тряхнув головой, собрал бумажки со стола, сунул их в портфель.
Степан, никогда не удивлявшийся, что к нему приходила Прасковья, на этот раз, неожиданно встретив ее около дверей, вздрогнул:
— Ты… как сюда попала?
— А я прямо с фатеры.
— Одна?
— Одна. Подвез меня дядя Егор.
— Ну, пойдем.
Шел и все время оглядывался, словно боясь кого-то встретить. Прасковья еле поспевала за его крупными шагами. На ходу говорила ему:
— Я кое-что принесла тебе. Корова-то на отеле у нас, а я у людей масла заняла. Топить не стала, ты, я знаю, чухонское любишь.
— Зачем пришла? Или к завтрему на базар?
— Да ведь… — замялась Прасковья, — Надо бы ребятишкам купить кое-что.
— Стало быть, ночевать останешься?
— А то как же? — удивилась она, потом, улыбнувшись и покраснев, тихо прошептала: — Я, Степа, мотрика, того…
— Что?
— С Троицы, как приходила тогда к тебе.
— Может, ошиблась?
— Аль впервой?
Степан опустил голову, а когда пришли на квартиру, то говорил мало. Все ходил из угла в угол, брал со стола книги, раскрывал и бросал их обратно.
Было тихо. Солнце зашло за дома. Прасковью давила тяжесть, от дневной жары разболелась голова. Хотелось прилечь, отдохнуть. Прислонилась к спинке дивана. Степан подошел к ней, положил ей ладонь на лоб и посоветовал: