— Чьи это? — поздоровавшись со снохой, кивнул он на них.
Сноха закраснелась и несмело ответила:
— Наши с Кузьмой.
— Сколько же их у вас?
— Всех-то восемь. Шесть тут вот, а двое на улице.
— Ну-ну… — невольно проговорил Алексей.
А чья-то баба, стоявшая в дверях, весело заметила:
— Ты погляди, какие все славные.
Другая живо подхватила:
— Чего же не родить нам, чай, землю делят по едокам. — Потом бойко Алексея спросила: — Ты сколь времени дома не был?
— Шесть лет.
— Так вот и есть. При тебе у нее двое были, а тут по одному клади на каждый год.
— Это еще гоже, по одному, — подхватила первая, — а вон у Авдони баба — что надо. За три года-то шестерых родила.
— Как так? — удивился Алексей.
— Эдак. По двойне.
— Чай, не нарошно она. Это порода такая бывает, — разъяснил кто-то.
Все эти племянники и племянницы во все глаза глядели на Алексея, ожидали подарков. Он вынул из узла пакеты с конфетами, пряниками, разные дудки, свистелки и начал раздавать.
Но не успел он разделить, как уже вместе с радостными восклицаниями поднялся крик, свист, драка и плач. Оказалось, что кто-то у кого-то отнял пряник, другой откусил конфетку, третий успел изломать дудку.
Сноха, несколько смутившись и искоса поглядывая на корзину, жадно следила за Алексеем. Она тоже ждала подарка. Ей Алексей подарил отрез материи. Торопливо выхватив его из рук, она, воровато оглянувшись, скрыла отрез материи под фартук и побежала в мазанку. Весь вечер не в меру хлопотливо суетилась, старалась угодить деверю. Кузьме привез рубаху, штаны и огромные, на толстых выпуклых гвоздях, американские ботинки. Тот отнесся к подарку как к должному и сухо сказал жене:
— Прибери.
Старика Матвея обдарил с головы до ног. Но он и не обратил внимания на подарки, а все время то бегал, то колол чурки на самовар, то одергивался, расправлял бороду и искоса поглядывал на сына, как бы любуясь им.
— Рад, старик? — кто-то спросил его.
— Сам роди такого и радуйся, — скороговоркой ответил он.
Зажгли огонь, поставили самовар на стол, началось угощение. Правда, угощали не Алексея, а скорее он их, так как привез он почти все, что было на столе. Мужики, бабы и парни входили в избу и, здороваясь, обязательно протягивали руку. Многих из молодежи Алексей не узнавал. Подавая руку, спрашивал:
— Чей?
Лишь иного, и то разве по облику родни, угадывал, дивясь, как из мальчишки, карапуза, которого чуть помнил, вырос такой здоровенный, под потолок, детина.
Петька Сорокин, услышав, что к Столяровым приехал Алексей, зашел за Ефимкой Малышевым.
— Пойдем поглядим.
В окна, как мухи на мед, налипли бабы и девки. Не спуская глаз с приезжего гостя, они чуть прислушивались к разговору, который шел в избе, и все, что удавалось им видеть и слышать, пересказывали друг дружке. Знали, сколько на столе было тарелок с колбасой, ветчиной, рыбой, сколько бутылок вина, сколько яиц съел Алексей, в какой рубашке он сидит, как причесался, что говорит и о чем спрашивает других. Знали, какие подарки привез ребятишкам, какой материи снохе, отцу, и сколько все это ему стоило.
В избу Петька с Ефимкой не решились идти. Постояв у окон, Петька, упершись руками о плечи девок, поднялся и заглянул в избу. Оттого ли, что девки под тяжестью его тела взвизгнули, или само собой уже так вышло, но в тот момент, когда он взглянул на Алексея, тот обернулся к окну. Мигом, словно девичьи плечи накалились добела, съехал Петька на землю и на вопрос Ефимки: «Какой он?» — определил:
— Тонкогубый.
— А вы губошлепы! — сердито заявила им чья-то девка.
— А тебя не спрашивают, и молчи, — огрызнулся Петька.
После утомительной дороги, да к тому же все еще чувствуя слабость от болезни, Алексей несколько дней никуда не выходил. Лишь через неделю решил ознакомиться с жизнью села.
— Здравствуй, Степан, — как со старым товарищем по годам и по фронту, поздоровался Алексей с председателем сельсовета Степкой Хромым, зайдя туда утром.
— Здорово, Матвеич… Проходи, садись… Как дела? Что новенького?..
Алексей усмехнулся:
— А разве старое все известно?
— Про чего ты? — не понял Хромой.
— Ты спрашиваешь про «новенькое». Может быть, еще спросишь, будет война или нет?
— Привычка такая.
За столом напротив — секретарь сельсовета, лысый старичок. Видно было, что он или с похмелья мучился, или не выспался.