— Кто мне может объяснить, что тут произошло?
— Все сначала было, как ты и говорил, дяденька Матвей, — начал черт. — Пришел этот плохой дядька, стал печати сбивать. Мы мелькали, как ты и наказывал, внимание привлекали, а потом… Потом он в дом вломился. Вот только…
Митя разволновался и сбился с повествования, часто открывая рот и переводя взгляд то на лихо, то на Гришу. Последний, правда, был близок ко входу в алкогольную кому, поэтому как собеседник представал так себе. Пришлось приходить на выручку Юнии, от которой я по какой-то непонятной причине не мог отвести взгляда.
— Он оказался увешан артефактами как сс… новогодняя елка. Помнишь, Матвей, у тебя было колечко такое, которое всю магию нечисти на ноль множит?
У меня похолодело в груди. Вот и дурень же ты, Зорин! Ведь можно было раскинуть мозгами и понять, что Высоковский придет сюда не с голой задницей. Та парочка так и сказала, что Трепов снабдил его артефактами. Ну, логично же. Как бороться против нечисти, которая отражает магический урон? Очень просто, если взять и выключить эту способность.
— И что?
— Ничего. Я попыталась подобраться, но куда там, — махнула рукой Юния. — Он бысс… стрый, молодой. Пырнул меня зачарованным кинжалом. Потом Митьке досталось, но хоть ногой только. Думали уже все. А тут Гриша…
— Я его, получается, хозяин, убил, — с горечью всего бесовского рода повторил Григорий.
— Техничесс… ски его убила я, выпила, — довольно протянула Юния, даже облизнулась. — Но если бы Гриша не оглушил сковородой, он бы нас всех перебил. Это факт сс…
— Я, хозяин, человека убил, — всхлипнул Гриша. — Нет, там бывало животину какую или еще кого загубить куда ни шло. Для ритуала или по прочей необходимости. Но человеческую душу. Да еще рубежника…
Говорил все это Григорий, глядя в пустоту стеклянными глазами. Словно пытался рассмотреть нечто изображенное на стереокартинке. Костяну как-то его отец целый альбом привез, мы весь вечер глаза пучили. Я жестом указал Мите на беса. Тот молодчага, сразу все понял, кивнул и бросился к товарищу.
— Дядя Гриша, давайте я вас на диван уложу, поспите немного.
— В мою комнату его веди, — добавил я. — Так и быть, на диване я устроюсь.
— Пойдем, куда хочешь пойдем. Митенька, а ты мне поиграешь ту песенку про одинокого пастуха? Ведь я и есть такой же одинокий пастух. Все куда-то бегу, стараюсь, а в итоге… человека убил.
Я вообще не очень любил разговоры по «синей волне», однако к нынешнему состоянию беса отнесся со всей эмпатией, на какую только был способен. Видимо, Гриша действительно переживал, что стал невольной причиной гибели рубежника. Пусть и такого мерзавца. Ох, вот так живешь со всякой нечистью, живешь, а она потом тебя удивляет. Не ожидал я от беса подобной эмпатии. Кто знает, вдруг выяснится, что у него каждый пятый тост за мир во всем мире?
Когда парочка скрылась в моей комнате, я подошел к Юнии и осторожно убрал окровавленное полотенце от испачканного живота.
— Закатай, посмотрю, чего там у тебя.
— Да не надо, Матвей, там сс… ничего страшного.
— Да дай посмотрю, говорю.
Я даже не сразу понял, что не так. А когда поднял глаза увидел, что лихо… покраснела.
— Я чисто с медицинской точки зрения. Давай, ложись сюда.
— Давай я лучше платье порву, чтобы не сс… задирать.
— Ладно, ладно.
Лихо легла на диван, рванула на себе ткань и обнажила мягкую молодую кожу. Вот теперь уже пришлось краснеть мне. Правда, ненадолго, я довольно быстро взял себя в руки, потому что здесь имелось кое-что требующее более пристального внимания. А именно глубокая борозда поперек живота, до сих пор кровоточащая. И до меня только сейчас дошло.
— Подожди. Ты могла его хистом излечить себя, но решила… решила стать помоложе?
— Рана затянется, — закусила губы лихо. — А я сс… женщина. И мне хочется быть женщиной.
— Женщина она, блин, а не посудомойка, — я хотел выругаться еще сильнее, но сдержался.
Вместо этого положил руки на живот, пытаясь почувствовать хист Юнии. Что тут скажешь, она действительно была сильная нечисть. Что там, сильнее меня — это однозначно. Однако именно в данный момент исцелить себя не могла.
В ней плескался другой, чужой промысел. Я бы оценил его как вредоносный, потому что он действительно являлся чем-то вроде вируса. Проклятое зачарованное оружие.
— Не надо, Матвей!
— Сам разберусь. Все такие умные, когда не надо. Теперь помолчи.
Я плеснул своего хиста не жалея. Как художник-импрессионист, работая широкими мазками. Потому удивился, когда рана разве что перестала сильно кровоточить, но затягиваться не торопилась. Большая часть моего промысла выступила в роли антибиотика, отправившись бороться с «вирусом». Что тут скажешь. От создателей кинематографической картины «Жизнь меня к этому не готовила» — «Жизнь меня к этому не готовила 2». Интересно, настанет ли когда-нибудь момент, чтобы я вообще перестал удивляться. Мироздание, ну пожалуйста!