И что мне больше всего понравилось, Трепов не торопился нападать, потому что его глаза бегали. Я мельком заметил возле мертвой Травницы получившую свой первый рубец улыбающуюся Наташу. Добилась-таки своего.
Но что важнее, от располовиненного надвое Виктора, который вернулся к своим прежним размерам, к нам бежал Рехон.
Два рубежника и нечисть с рангом не ниже кощея против обессиленного старика. Даже последний гуманитарий мог сделать правильный расчет. Вот только я боялся, что Тугарин не поднимет лапки вверх. А достанет козырь, ради которого он убивал всех этих животных. И самое мерзкое — я не ошибся.
Глава 21
Тугарин застыл, словно взглянул своим кощеевским даром в зеркало. Двигались разве что его губы — быстро-быстро, будто старик боялся, что его кто-то сможет остановить. Собственно, именно подобные соображения у меня и возникли, когда я выплеснул хист.
Хотя выплеснул — слишком красивое слово. По сути, я просто бросил его, как поднятый с земли камень, даже не подумав обернуть в форму какого-то заклинания. И не потому что был сторонником фразу «и так сойдет», я лишь хотел сделать все максимально быстро. Оттого с неудовольствием проследил, как промысел обогнул Трепова и ушел в землю. Подобно выплеснутой в песок воде.
А еще я различил последние слова Тугарина, потому что их он практически прокричал, надрывая собственную глотку:
— … нежизнь и главный вестник.
Ага, «зеленые тапочки», блин. Вот умеет же Дед испортить настроение. Мы здесь вполне себе неплохо общались, и надо было все испоганить. Однако как я не храбрился, пытаясь разбавить адреналин в собственной крови толикой сарказма, по спине пробежали мурашки, а колени стали подрагивать.
Сначала голову сдавило так, словно та была арбузом и кто-то решил проверить ее на спелость. А затем пришел знакомый голос — спокойный, жуткий, заполняющий собой все вокруг. Он был соткан из множество других голосов. Казалось, уже даже не существующих людей. Я внезапно понял, что это самое правильное определение — не мертвых, а уже не существующих. Потому что было кое-что страшнее смерти. А именно нежизнь.
— Не противься неизбежному, мальчик. Все давно предрешено.
— Где-то я это уже слышал!
Окутавший меня страх, который я спутал с оцепенением, разлетелся вдребезги, как осколки пустой бутылки. Мне думалось, что Царю царей нельзя противиться. Наверное, так и было, когда тот находился в своем королевстве и, подобно Саурону, заглядывал в другие миры, наводя там шороху.
Здесь, несмотря на собственную величину, такой власти первожрец (или второй, я как-то путаюсь в их нумерации) уже не имел. Поэтому я не только смог ответить, но и легко надерзил. Хотя у меня это шло с заводскими установками.
К тому же, в отличие от прошлого раза, мои глаза не застилала тьма, вокруг не рисовались ужасные образы. Мир остался тем же. И из интересного — лич, который даже после четвертования пытался куда-то ползти по отдельности, теперь затих окончательно. Да, я сам виноват со своими формулировками, разрешил мертвецу уйти, когда «этих троих не станет». Собственно, так и произошло: Виктора располовинил Рехон, Агату добил я, а Тугарин… словно и вовсе не изменился.
Все то же худощавое тело, будто он собирается подавать в МФЦ на пособия для неимущих, напряженная стойка, разве что глаза потеряли всякий блеск и эмоции. Теперь стало окончательно ясно, что под его личиной сидело совершенно другое существо. Я даже не уверен, сможет ли старик вернуться когда-нибудь. Удивительно, но я бы с большим удовольствием встретился с ним, чем вот с этим.
Хотя пришло простое осознание — ничего страшного не произошло. Даже после проведения обряда. Как там в той истории: двух лягушек бросили в ведро с молоком. Одна утонула, а другая переписала устав ООО, провела собрание учредителей и стала новым директором молокозавода.
Короче, я осмелел настолько, что решил даже побороться с тем, кто поселился в теле Тугарина. Ключ до сих пор нестерпимо жег руку — так, что хотелось засунуть ее в кувшин со льдом, но я не мог допустить даже мысли о том, чтобы убрать артефакт на Слово. Казалось, что вернуть его после уже не будет возможности.
Поэтому я вытянул руку с реликвией, неожиданно для себя отмечая, что артефакт разогрелся пуще прежнего, и заклинание стало рождаться само — диковинное, какой-то неправильной формы, точно вывернутое наизнанку. Хотя разве у волшебства есть какие-то правила? Мне о таких не рассказывали.
Перед Царем царей прямо в пространстве словно прорубили окно, откуда в нашу реальность прорвалась метель, заставляя старика невольно укрыть лицо ладонью. И пришел холод. Настолько сильный, что трава под его напором превратилась в подобие стекла. Создавалось ощущение, что моего противника буквально поливали жидким азотом. А тот с упорством, достойным лучшего применения, почему-то не собирался умирать.