Внезапно я замер, даже перестав дышать. Все потому, что мне неожиданно пришла в голову такая тупая идея, что ее с непривычки можно было спутать разве что с гениальной. И все, чего я сейчас боялся, — спугнуть это наглую догадку, продолжая развивать ее.
С определенных пор умение концентрироваться стало практически базовой способностью. Думаю, окажись я сейчас прямо посреди горячего сражения, даже это бы мне не помешало. Я смежил веки, одновременно унимая бешено колотящееся сердце, медленно вздохнул, а когда открыл глаза, передо мной уже стояли на выбор те, кому когда-то мне выпала удача помочь. Сейчас меня даже не смутило слово «удача». Плевать на эти долбаные суеверия.
Нужную мне нечисть не пришлось искать. Сирин изначально подсвечивалась, нагло выпятив грудь и строя мне глазки. А когда я выбрал ее, взмахнула крыльями и шагнула вперед.
Мне показалось, что в тот же момент метель вокруг утихла, словно кто-то нажал на кнопку. И мир вдруг изменился. Он стал ярче, насыщеннее, объемнее, что ли. А еще я ощутил любовь. Не только странное необъяснимое влечение и бурю гормонов, которые часто путают с этим сложным словом и которые проходят через пару лет, а именно любовь. Я почему-то даже не думал, что Ерга ощущает нечто подобное, списывая ее признания на больную фантазию. Просто сирин знала обычную житейскую мудрость — чтобы жизнь была многограннее — надо любить.
Правда, после пары секунд нахождения в чужой шкуре, я нашел определенный изъян в философии сирин. Любила Ерга без остатка, вкладывая в это понятие все, что только можно было. И… непосредственно мужчин. Так Гриша стал немного выше, импозантнее, напоминая владельца бизнеса среднего звена, а Митя и вовсе превратился в красавчика, которого не портил даже смуглый цвет кожи.
Я тряхнул головой, сбрасывая это наваждение. Вот не хватало еще в такой тревожный миг поднять статью чужанского мира на ровном месте.
Говорят, мужчины не плачут. Не знаю, может быть так оно и есть. Я бы добавил, что мужчины не плачут, а потом задорно умирают в пятьдесят от инфаркта. Лично мне было сейчас хреново и тревожно, поэтому я не сдерживался. И, как оказалось, не зря. Потому что я смахнул большими пальцами слезы с ресниц и коснулся раны грифонихи.
Конечно, я не знал, как это все работает. Нужно ли рыдать до истерики, заливая слезами того, кого пытаешься вылечить, или тут важно само намерение? Однако все произошло даже быстрее, чем я думал. Длинная распаханная рана, конечно, не исцелилась мгновенно, но стала быстро затягваться. И хист, все время растекавшийся вместе с кровью по снегу, будто только этого и ждал — начал циркулировать внутри тела. А нечисть, пусть и не сразу, но открыла глаза.
— Получилось, — сбросил я уже ненужную личину Ерги, вновь становясь собой.
После образа сирин создавалось ощущение, что я вошел в огромную комнату, где работала одна слабенькая лампочка. Зато Гриша предстал все тем же скуфом, как верно заметила Зоя, а Митя был вообще чертом. В хорошем смысле этого слова.
Что интересно, бес, который дружил с моей ногой, как возбужденный тойтерьер, тут же бросился обнимать Кусю. За ним последовал и Митя, разве что Юния так и осталась стоять возле меня. Точно боялась отпустить.
— Ты очень сс… хороший, — сказала лихо.
Я посмотрел на нее и не поверил своим глазам. Наверное, сейчас Юния была даже больше человеком, чем я. По крайней мере, внешне. Легкая сутулость, которая оставалась в наследство от горба, исчезла, кожа порозовела, а на лице появился тот самый многострадальный глаз. Точнее шрамы вокруг него разгладились, словно их отпарили утюгом. И глаз, пусть слегка полуприкрытый, еще не до конца восстановленный, смотрел прямо на меня.
И только запоздало дошло, что стало тому причиной. Да, Юния не успела «выпить» Трепова. Однако покормилась им знатно, на старике после всего лица не было. Значит, промысел не ушел зря, уже одно это радовало.
— Ты… ты…
Видимо, сегодня был день местоимений, потому что я так не нашелся, что же именно сказать.
— Ну вот, как воевать, так вместе, а как выпивать, сразу по отдельности, — пробубнил бес. Правда, так громко, что услышали все.
— Я не пил, — отмахнулся я от беса.
— Тогда плохо дело, — вздохнул Гриша. — Значит, инсульт.
— А, может, мы пойдем уже, а, дяденька? Холодно тут, — поежился черт, первым осознав, что самое страшное вроде бы закончилось.
Я кивнул, потому что Митя оказался прав. На Скугге месяцы назывались по-другому, но сейчас явно был не май. Если уже лесной черт со своим начесом, позволяющим без всяких неудобств спать на сырой земле, отметил «небольшую» свежесть в воздухе, то нам действительно пора рвать когти.