- Лара, тебе лучше пойти… умыться, - говорит мама.
Утопиться в ванной, вот что говорит она на самом деле, но ее рот издает другие звуки.
Что это?
- И одень что-то менее… - папа обвел широким жестом мою одежду
А лучше вообще сиди в своей комнате, чтобы я тебя не видел! Зачем ты вообще родилась! Но он молчит. Исчезни! Молчит. Исчезни! Исчезни! Исчезни! Исчезни!
Я наблюдаю за его губами. Он просит меня уйти, но губы неподвижны. На них застыла пена от кофе, которое он только что выпил. Его усы тоже испачкались в кофе, но ни один мускул не дергается на его лице, когда он кричит мне, чтобы я убиралась.
- Доброе утро, - говорю я, все еще лелея надежду на то, что у меня нервный срыв и слуховые галлюцинации.
- Лара, иди, умойся и потом поговорим.
Отец произносит это бесстрастно, но я замечаю, как кончик его усов подергивается, когда он двигает губами, как собираются складки на его переносице, как ярко оттеняется носогубная складка. На полу у его ног лежит газета, ее первая страница смотрит вниз, но он явно ее читал.
Мы смотрим друг на друга, и отец говорит.
С таким отродьем, как ты мне даже в одном доме находится тошно. Убирайся, пока я не схватил эту чашку и не разбил ее о твою голову.
Рука мужчины сжимает керамическую ручку все сильнее, пока он встает и поджимает губы. Голова втягивается в плечи непроизвольно, и я спешу убраться, заверяя, что скоро приду.
Я бегу не в ванную, а в свою комнату, ведь мне нужно полотенце и нижнее белье, кстати, его сейчас на мне как раз и нет. Я замечаю на одном из кусков газеты пятно, странно напоминающее черное кружево. О нет...
Сумочка! Мне нужна сумочка!
Я достала телефон и дрожащей рукой набрала номер. Номер своего работодателя, нужно позвонить, он ведь может меня уволить из-за этого.
- Алло, - звучит из трубки.
- Алло, мистер Ален, - я стараюсь успокоить свои голосовые связки.
- Мисс Беккерели.
Так холодно, обычно он называет меня просто Ларочка.
Я слышу как он шебуршит бумагами, а затем голос Алена, зачитывающего, словно смертный приговор, мой акт о расторжении контракта в одностороннем порядке. Я готова выть, потому что как раз перед этим случайно ухом нажала на кнопку выключения динамика. Я судорожно тычу онемевшим пальцем в экран, пытаясь включить звук, пока в моей голове планомерно зачитываются строки документа.
- Так что, мисс Беккерели, соберите свои вещи до завтрашнего дня.
Когда я, наконец, смогла включить звук, меня облили ушатом холодной воды и сбросили вызов.
Вещи? Мне нечего забирать, я оставила помаду на рабочем столе, но она и так была просрочена, да и потом… Я вздрогнула от мысли, что мне придется вернуться на ту кухню.
Колготки, колготки… Эти рваные, а эти… О, вот эти пойдут. Мне нужно забрать свои вещи из офиса. Я надела юбку и кроссовки, а сверху куртку ветровку. В ее карманах слишком много мусора, но это сейчас не важно. В кармане денег на один проездной на автобус. Больше ничего нет.
Я тихонечко приоткрыла дверь и оглянулась. Голоса родителей слышались с кухни, поэтому я проскользнула в прихожую и открыла дверь ключами, проклиная несмазанный и скрипящий замок. Хорошо, что перед этим я предусмотрительно прикрыла дверь, чтобы никто не слышал, как я покидаю дом.
По лестнице я шла, согнувшись в три погибели, пряча лицо куском ткани, называемым капюшоном, но, чуть не упав с лестницы, осознала, что мне уже нечего терять. Я выпрямилась и шагнула прочь, за пределы подъезда. Мне нужно забрать вещи из офиса.
Если бы вы вдруг приехали в наш город, наслушавшись историй про культурное наследие, которое могло сохраниться лишь в такой глуши как наша и увидели меня, с размазанной тушью, скомканными волосами и гордой осанкой, идущую по улице и мило улыбаясь, насколько это возможно моими расплывшимися губами. Вы бы подумали, что я гордая представительница прекрасного пола, над которой издевается ее ненаглядный муженек, но при этом она никогда не падает духом. Местные же видели посмешище, ту, что соблазнила самого популярного мужчину всего мира. Звезду порно, в которое превратились наши любимые желтые СМИ.
Ни один не упускал момента, чтобы поглумиться, высказать все, что обо мне думает. Но проблема в том, что когда я оглядывалась, ни одно движение их губ не выдавало мерзостей, что недавно из него вылетели. Но мне не важно. Самым громким и надоедливым я улыбалась еще шире, заставляя их кривить свои лица, впиваться ногтями в бедра и выливать на мои уши еще больше помоев, пахнущих нечищеными зубами и недавно съеденным чесноком.