Я пришла в офис, просто чтобы забрать свою губную помаду. В наш деревенский клуб я накрасилась маминой, это мне подходит намного больше. Она была первой вещью, которую я купила на свою первую зарплату. Я красила ее только один раз, впрочем, сейчас это не важно. У нее вышел срок годности. Недавно.
Сегодня не рабочий день. Не у меня, у меня вообще теперь нет работы. У толстушки и блондинки, но я услышала их голоса, доносившиеся из отдела с принтерами. Он вроде далеко, но из-за того, как тихо и пустынно было в здании, я могла отчетливо улавливать каждое слово.
Я пошла на звук и отрыла стеклянную дверь, за которой мои подружки печатали вчерашние фото. Те самые фото, где размытым пятном в углу валяются мои трусы, где одеяло закрывает лишь самые откровенные точки тела, где я задрала голову вверх и смотрю на надпись на первой странице газеты. Туда и в камеру одновременно. На заплаканное, искаженное пухлое личико.
Они продолжали галдеть, смотря на меня. Блондинка просто за кампанию о лифчиках пуш-ап и прокладках, а вот толстушка. Она проклинала меня за то, что я залезла в штаны к ее кумиру, за то, что тряслась под ним в экстазе. За то, что стою такая. Такая! С размазанным макияжем со старой помадой в руках. Вся такая грязная, даже душ не приняла. Ее губы поджаты, брови играют. Она кричит, чтобы я исчезла. Она кричит, она молчит.
Я разворачиваюсь и ухожу под гневные возгласы.
Я не расстроена. Это просто пыль. Она попадает в глаза и разъедает их, заставляя выливаться расплавленной кислотой из глаз. Водостойкая тушь течет по лицу, мои губы со вкусом вчерашнего пота и сегодняшних слез. Мне нужно домой. Мне нужно домой? Мне не нужно.
Ноги сами уносят меня в сторону дороги. Я бреду по обочине, а мимо меня проезжают машины. Ловить попутку я не стала, поэтому, когда рядом останавливаются, я просто устало махаю рукой и прохожу мимо.
Моя истерика закончилась неожиданно. Или ожидаемо, ведь все на свете однажды кончается. Я сидела на лавочке в окружении трех старушек. У каждой из них было по большой соломенной корзинке в руках. На голове каждой из них был повязан платочек, а на ногах обуты красочные, но грязные и пыльные резиновые сапоги. Бабулечки явно были стильными, потому что на каждой из них идеально сидел спортивный костюмчик одной известной фирмы. У правой был белый костюм, не верится, что она надела его по грибы. Костюм левой был темно серым и выцветшим, но все же неплохим. А бабушка передо мной оделась в темно-красный, почти коричневый. Две бабушки сидели по правую и левую сторону от меня, а третья стояла, облокотившись о тросточку так, что ее макушка как раз была на уровне моего лица. Спина этой бабули была согнута, словно она наклонилась, чтобы что-то поднять. Но самое удивительное было то, что ни одна из них не говорила ни слова. Ну как не говорила, я имею ввиду эти слова, которые люди говорят мне, когда молчат. А эта вон как смотрит, скорее всего, хочет сесть на лавочку. Все же остановка автобусная, ждать еще долго.
Почему я именно здесь? Ну, все просто. Из нашего захолустья можно выбраться тремя способами. Пешком, это крайне долгий и неудобный вариант, потому что до ближайшего города не меньше пятидесяти километров по трассе. Второй это на машине, сел себе и едешь, но у меня ее нет, так что этот вариант тоже отпадает. Но можно еще поехать на автобусе. Если есть пару монет на проезд, то это не станет проблемой. Единственное что, остановка-то как раз и стоит в некотором удалении от города и доходят сюда либо такие отчаянные, как я, либо такие вот бабушки, которые решили на старости лет плюнуть смерти в лицо и пойти по грибы да ягодки.
Я посмотрела перед собой. Точно на линии горизонта вершиной заснеженной горы маячит уже начавшая лысеть макушка, а если опустить взгляд чуть ниже, то можно заметить покрытое бесчисленным множеством холмов и низменностей лицо. Глубокие морщины исполосовали лицо бабушки. Их словно оставила не старость, а дикий кот, которого та взялась погладить. На ее лице словно отразилась вся мировая история, от чего она посерела и осунулась. Вот эти маленькие дырочки, которые на ее лице остались то ли от оспы, то ли от ветрянки, словно огромные кратеры на гладкой поверхности поля боевых действий. Уже и не угадаешь, какие черты хранило оно в прошлом, только небесно-голубые глаза все еще блестят, однако блестят они не как у молодых. Они словно вылиты из прозрачного стеклам блестят своим расплавленным заревом, однако, несмотря на яркость свечения, они лишь отражают свет, а не испускают его.