— Значит, бабушка засомневалась в профессионализме работника энергонадзора?
— Да, пришел ни свет ни заря, да еще стал интересоваться сколько человек проживает в доме.
«Ранний визит — расчет на то, что ночуй я дома, застал бы меня точно. Раз дома — то жива Можно сделать еще попытку, чтобы меня убрать».
— Звонить тебе не стали — побоялись, что лжеэлектрик оставил жучок.
— И тогда бабушка придумал финт с моей рубашкой!
— И как оказалось, хитрость удалась.
Антонина, бросив взгляд на ноутбук, спросила, получилось ли у Виктории зайти в почту.
— Получилось И у меня есть новости. Не знаю, хорошие они для вас или плохие.
Виктория не стала доставать распечатанное письмо, пересказала своими словами. Добавила от себя о напрасном риске самого Михаила-Гюнтера и всех, кто принимал участие в поиске документа.
— Что ж, бог ему судья, — помолчав, произнесла Антонина, — а про то, что я страху натерпелась, так это, считай, уже в прошлом.
— После войны вашего дедушку считали предателем. Наверное, это отразилось на отношении к вашей семье соседей? В школе — одноклассников, в институте сокурсников? Вы же обрадовались, когда дядя Михаил написал письмо, позвонил? Обрадовались, что наконец-то справедливость будет восстановлена! А теперь?
Антонина тяжело вздохнула и, помолчав немного, ответила:
— Да, после войны было трудно. Но хоть и ходили слухи о предательстве деда Апанаса, мало кто в них верил. Соседи нас, детей, не осуждали, да и в школе особо никто не доставал. И в пионеры меня приняли, и в комсомол. А сейчас, деточка, моя жизнь почти прошла. Если дядя Миша решил оставить все как было, так то на его совести. А вот ты подумай сама, если он сообщит о своей настоящей фамилии, то как должны будут вести себя родственники его жены Улрики?
— Да, ваш дядя так и пишет в письме, что многое изменится в жизни его семьи, в его работе, если откроется правда. Пишет, что ему могут выразить недоверие и многие люди не получат медицинскую помощь.
— Вот-вот, многие люди могут пострадать. А так.... Мы правду знаем, и ладно.
«Не только мы правду знаем. А кое-то не только правду знает, но и старательно уничтожает следы этой правды. Да и свидетелей уничтожает заодно».
— Так что еще было в письме?
— Правильно вы, тетя Тоня, сказали — было. После того, как я его прочитала, письмо само удалилось. Механизм мне не понятен, но письма не существует.
Объяснение-ложь по поводу отсутствия письма, сочинилось само собой. «Я не знаю, зачем мне это надо, но видимо, не зря с губ сорвалось».
— А вам, случайно, дядя ничего такого не присылал?
— Нет, ничего. Вообще давно ничего не присылал и не звонил.
Антонина ответила сразу и было видно, что она не врет.
— Еще в письме было написано о Борисе Тишкове. Я не рассказывала вам, но Боря был у него на приеме и передал еще один важный документ. Ваш дядя предложил Боре обследоваться в его клинике. Он считает, что травма хоть и старая, но небольшой шанс помочь парню есть.
— Боря Тишков? Хороший паренек. Буду рада, если дядя Миша сможет сделать для него доброе дело.
«Представляю, сколько стоит такое доброе дело!»
— Я тоже буду очень рада. В письме инструкций не было, но, надеюсь, Борис получил их устно. Свяжусь с ним, спрошу. А сейчас, мне пора.
— Конечно, конечно, я понимаю. К своим будешь заходить?
— Пока нет. Думаю, они позвонят, когда убедятся, что жучков нет.
— Тогда я тебе пирожков положу. Не захочешь сама — угостишь Эмму. И привет от меня передашь.
Пока Виктория одевалась, Антонина приготовила сверток.
— Вот, я их сначала в пакет положила, а потом в газету завернула, чтобы не так быстро остывали.
Набросив пальто, она гостью до калитки.
Не услышав ругани, раздававшейся ранее со стороны соседского двора, Виктория сказала об этом Антонине.
— Они уже второй день ругаются. Пантелеич уезжать не хочет. Клянет всю родню, по чем свет стоит, а родня-то не слышит. Вся ругань баб Лене и достается.
Услышав о предполагаемом отъезде соседей, Виктория резко остановилась.
— Куда, говорите, они уезжают? Надолго?
— Так, я вроде ничего и не говорила — куда. Потому что сама не знаю. Баба Лена сказала, насовсем. Соленья всякие предлагала забрать, да варенье.
— Когда? Тетя Тонечка, когда они уезжают? Мне бы со стариком поговорить надо!
— Ну, не знаю когда, ну не сегодня, это точно. Я, когда возвращалась от твоих, Пантелеич мне навстречу шел. Не один он был, а с каким-то мужчиной. Мужчина вперед пошел, а Пантелеич остановился, поздоровался. Говорит: «Если хочешь, Антонина, забери у нас комод. За так отдадим».