— Когдай-то я такое говорила? Здеся они, на свалке.
Узнав, что путь «гражданочки» предстоит в областной центр, то есть далеко, уборщица на вопрос, где находится свалка, отозвалась неожиданно охотно.
— Рядом и находится. Щас покажу, милая. Ходи за мною. — махнув рукой в нужном направлении, она пошла первой, толкая впереди себя швабру. — Заодно и пол протру. — хоть и была нужная дверь в конце коридора, дойти до нее много времени не понадобилось. — Кажись пришли. — прислонив швабру к стене, женщина театральным жестом указала на двухстворчатую дверь, — вот тута и есть свалка. И свалка, и моя личная подсобка. Заходи, не стесняйся, — открыв одну половину двери, хозяйка «личной подсобки», посторонившись, пропустила девушку и в качестве информации добавила, что если пройти через другую половину двери, то можно наткнуться на лопаты. — Али на грабли.
Приняв информацию к сведению, Виктория переступила невысокий порог и, оказавшись в темном помещении, в нерешительности остановилась. Легонько подтолкнув гостью, хозяйка вошла следом и прикрыла за собой дверь.
После щелчка выключателя, вкрученная в потресканый пластмассовый патрон электрическая лампочка, висевшая под самым потолком, выдала на ура сноп искр.
— Вот те раз! Перегорела! Ни че, щас окно от занавески освобожу, дак будет светло.
— Ценная у вас занавеска, — засмеялась Виктория, увидев в ее руках сатиновый рабочий халат.
— Ну-да, ценная, — подтвердила уборщица, тряхнув халатом, — старенький, но в дело сгодился, как видишь. Навроде меня старушки.
— Что вы наговариваете на себя. Никакая вы не старушка. Вы же до сих пор работаете. Сколько...
— ... Сколько лет мне? Дак, у женщин, не спрашивают. Ладно, шуткую я. Лет мне семьдесят. Последних пятнадцать я здеся и работаю. Как в марте восемьдесят восьмого с конторы на пенсию спровадили, так соседка меня убираться и пристроила.
«Восемьдесят восьмого? Значит, когда дядька Апанас сошел с автобуса, она могла видеть его!»
Дневной свет проник через пыльные стекла, и среди старых письменных столов, пишущих машинок, сломанных стульев, тускло блеснул металл.
— Вот тута все барахло старое и лежит, и стоит. Вона камеры твои, мордами сюда. А другие, те, что спинами к им, мордами туда.
— Тетя Римма, а камеры и раньше здесь стояли?
— Стояли, гражданочка, стояли. Как я работать начала уже стояли.
— Да, эти, конечно, надежнее были. А вы как думаете?
— Никак я не думаю. Думать — не мое дело. Мое дело — полы мыть, да пыль вытирать. Не здеся, конешно, — обвела она рукой помещение, — а там, где надобно. Выкатив обшарпанное офисное кресло, «прихрамывающее» на одно колесико, смахнула с сиденья крошки, — присаживайся, на камеры смотри, мумуары свои сочиняй.
— Мемуары, — поправила Виктория, -- только для меня рановато. Я пока статью пишу..
— Не доверяют, значица, мумуары. Ладно, выручу тебя, расскажу такую историю, што сразу всех удивишь. — пообещала пожилая уборщица. — А штоб скучно не было, я тебе пирожок дам. Погодь секундочку, што-то ручки не развязываются.
Понаблюдав некоторое время за мучительными действиями по рассоединению ручек полиэтиленового пакета, Виктория предложила свою помощь.
— Вот только куртку сниму, а то жарко у вас.
— Сымай, — согласилась женщина, — вон от батареи как жаром несет. Ногам, поди, тожеть жарко. Так и ботинки сымай. — угадывая желание Виктории, предложила она.
Уже задвинув берцы под стол, Виктория подумала, что не мешало бы помыть руки и спросила, где это можно сделать.
— В туалете, где ж еще. Вон, тапки нацепи и за дверь, а там — по коридору налево. Да, халат мой хотя бы набрось, а то протянет сквозняком.
«Добрая женщина. И камеры показала, и тапки дала, и пирожок предложила и пообещала историю рассказать. А времени-то у меня нет истории слушать».
Узел наконец был развязан и пирожок, вкусно пахнущий сдобой, извлечен из недр пакета.
— С повидлой, угощайся, а я схожу Егорку позову. Значица, чтоб договорились вы.
Виктория не собиралась договариваться с Егоркой, а собиралась она опробовать комбинацию цифр на одной из ячеек камеры, дверца которой в отличие от остальных была захлопнута. Выждав некоторое время, стараясь ступать бесшумно, она подошла к двери и выглянула в коридор, чтобы убедиться в отсутствии кого-либо, кто мог ей помешать. Потом вернулась обратно и, торопливо переступая через торчащие ножки стульев и пишущие машинки, зачехленные пыльным дермантином, добралась до стеллажа. Ячейка, на которую она возлагала большие надежды, открылась легко, без применения какого-либо шифра, стоило только потянуть за ручку. Убедившись в ее пустоте, разочарованная Виктория направилась тем же путем назад к столу, где на салфетке лежал пирожок, источающий вкусный запах. «Нет, приятель, ты меня не соблазнишь! — дав отпор желанию вонзиться зубами в сдобный румяный бок, Виктория, усевшись в кресло, отвернулась от стола. — Может быть попробовать зайти с другой стороны? Как Римма Батьковна сказала: «Спинами к им?... А мордами — туда?» Значит, в левой части комнаты есть второй ряд камер, дверцы которых с другой стороны. Пожалуй, стоит попробовать. Вернее, нужно попробовать. — и, как веский аргумент, мысленно добавила: — не могу же я уйти ни с чем! — Бросив взгляд на пирожок, предупредила: — Не прощаюсь».