Но звонить Ульяне Львовне она тоже не стала, отправила сообщение, что у нее все в порядке.
Римма Андреевна, управившись с первым и вторым блюдом, придвинула стакан с чаем и блюдце с пирожными.
«Пожалуй, в час мы не уложимся». Виктория вздохнула и отвела взгляд в сторону.
— Ты, Светочка, не вздыхай. Вот покормила меня, не поскупилась на угощение, так, слушай сюда.
... Я, как твой интерес к етим камерам заметила, так сразу и вспомнила того деда. Не удивляйся, что так его называю, но я ж тогда молодая была, всего-то пейсят пять. ... Уже все автобусы поуходили. Мету я, значица, пол между лавками, мусор убираю... Уже и народу нет, а он один — стоит возле камеры и стоит. Я ж сразу смекнула, что помощь старику нужна. А что? С етими шифрами не кажный справится. Подхожу, значица, пытаю: дескать, помочь, что ли?
Он так сердито зыркнул на меня: «Уйди, — грит, без сопливых обойдуся!» Это я-то — пенсионерка — сопливая? Думаю, ладно, старый хрыч, еще присунешься. Отошла в сторонку и стала мусор в мешок собирать.
Он же крутил, крутил колесики... Ну, на етом, как его... На котором циферки. Потом дверцу захлопнул и... И упал! А все уже разошлися, ни кассирши, ни единой души рядом! Я перепугалася, да сообразила: плеснула воды на лицо. Правда, из ведра, куда тряпку макала, благо, тока набрала чистенькой.
Он и оклемался: «Запомни цифры, грит, да никому не сказывай окромя Надежды-знахарки, что в Вавиловке живет. И то, если она придет и спросит. Побожись!»
Я ж, перекрестяся, побожилася, и цифры ети запомнила. Тока скоко лет прошло, а никто так и не пришел. Я ж, когда камеры ети проверяли, кажный раз доставала портфель, а потом снова туда ж и ховала. Конечно, по первой страшно было: вдруг етот дедок бандит.
— Римма Андреевна, — стараясь голосом не выдать волнение, — сейчас все дверцы открыты и все ячейки пустые. Вы перепрятали портфель?
— Перепрятала, потому что побожилася никому не отдавать. Тока ему и Надежде-знахарке. Можа, вы знакомы?
Виктория решила не «открывать карты» и на вопрос отвечать не стала, задала свой:
— Вы же этого дедулю близко видели, Лицо его запомнили?
— Как не запомнить? До сих пор перед глазами стоит. А на днях приснился дажить: морщинистый такой, и шрам на щеке. Как ты про камеры спрашивать стала, я поняла, что не зря мне тот дедуля приснился. Решила тебе про етот случай рассказать. И бумаженции отдать. Авось пригодятся для мумуаров.
После этих слов, Римма Андреевна порылась в объемной сумке и извлекла из нее газетный сверток.
— Портфель оставила, чтоб народ не смешить. А то скажуть, бабка старая с портфелем в вечернюю школу пошла. — засмеялась она, — Шуткую. Чего мне лишние тяжести носить. Да, не поместился он в сумке. Я газеткой все обернула. Газетка тожеть в портфеле была. А пустой портфель, зачем он тебе сдался? Ну, если надобно, опосля возьмешь, когда за курткой да ботинками явисся.
«Ботинки...? В смысле берцы, забирать пока нет надобности. А вот куртку нужно забрать. Когда получится вернуть ее Эмме, непонятно. Ровно так же непонятно, когда получится вернуть машину Андрею, а себе — свою»
— Римма Андреевна, а вы сами читали эту газету? Документы, которые в нее завернуты?
— Газету-то? Дак мы сами такую точно выписывали. Раньше все выписывали. Почтальонша по улице ходила, по ящикам раскладывала. Супруг мой любитель был газеты читать, — она перекрестилась, подняв глаза, — А документов там и не было никаких. Рисунки навроде детских. Да ты разверни газетку, поглянь сама.
— Римма Андреевна, если там газета и детские рисунки, то почему вы решили, что это пригодится мне для, так сказать, мемуаров?
— Я, конечно, старая стала, чегой-то не понимаю. Вот Егорка — тот понимает. Отдай, грит, Светлане и не спрашивай, грит, лишнего. Раз спрятано было от чужих глаз, видать, что-то важное.
«Надо же, таксист по имени Егор проникся ко мне доверием. Неужели и правда на тайного агента похожа? Хотя, Фаина в цыганку превращается на раз-два. Тоже никто не подумает, что она из магического спецназа. Стоп, а что делает магический спецназ в Дуборощинске? Эх, Викочка, какая же ты недогадливая!»
— Значит, ваш Егорка об этом портфеле знает?
— Знает, — с виноватым видом ответила Римма Андреевна, — рассказала я ему, а что делать? Старик не приходит, видать, помер уже. И Надеждой никто не назвался. Ты, вот — Светлана.