На обратной дороге они не встретили никого из знакомых, и никто не потревожил их звонками.
«Как будто все забыли обо мне. — переодеваясь дома в спортивный костюм, снова подумала Виктория, — если так пойдет дальше, у меня будет время поразмышлять о дальнейших планах. На ближайшее время в частности и на жизнь вообще». Совершив экскурсию на кухню, поняла, что кофе ейне нальют.
Поблагодарив Ульяну Львовну за предложенное краснобокое яблоко и сообщив, что хочет немного полежать, отдохнуть, ушла в дальнюю комнату. Не успела она сесть на кушетку, как дверца шкафа со скрипом приоткрылась. «Елки зеленые! Придется вставать и закрывать, — досадливо подумала она, — Нет, сначала яблоко, а потом — дверца».
Вид яблока напомнил ей о недавнем событии в саду Вавиловых. И мысли, вязко цепляясь одна за другую, опять привели к событиям, связанным с деревянным ящичком, именуемым ларцом власти.
«Начало было очень даже безобидное. Все обрадовались, когда нашли фотолабораторию. Олег был рядом, и мы ... Мы целовались... Пока нас не окликнула бабушка... Потом все завертелось: фотографии, дядька Апанас, Антонина... Ее соседи: Пантелеевич, его жена. Они собирались уезжать из города и даже стали распродавать мебель. Потом решили остаться. Почему вдруг? И почему о своем отъезде жена Пантелеевича не сказала своей подруге Римме? — Ассоциативную цепочку продлило воспоминание о портфеле с рисунками, хранившемся в камере хранения много лет. Далее — о спасительной встрече на автовокзале. — Фаина почему-то не спросила, что я там вообще делала. Странно, но она и потом ничего не спросила. Эх, Викочка! Чему ты удивляешься? Не спросила, потому что этот портфель наверняка побывал в ее руках! А на автовокзале цыганка Фаина не тебя спасала от «преследователя» Анатолия, а выслеживала кого-то другого. Недаром же во время онлайн-совещания она остановила Анатолия, когда тот произнес: «... не было нужной информации, а теперь появилась» Кажется, он так сказал. Хотя, может он и не эту информацию. Имел в виду. Елки зеленые, как я запуталась во всем этом! И посоветоваться не с кем. — Доев яблоко до самой сердцевины, в которой темнели косточки, Виктория вспомнила о камере-одиночке в бывшей тюрьме. — Я так и не узнала, откуда взялся двойник Михаила-Гюнтера. Похоже, Дмитрий из-за него к доктору Винтергальтеру поехал. Я же Бориске хотела позвонить! Елки, телефон в куртке остался. Вернее, два телефона и оба в куртке». Поднявшись с кушетки, она первым делом решила закрыть дверцу. Прижала ее к шкафу, но упрямая дверца, скрипнув, снова приоткрылась...
— Прекращай шутить, а не то окажешься на свалке! — пригрозила шкафу Виктория и переместив взгляд на картину-зеркало, — и тебя тоже касается! — постояла, подумала, подошла и перевернула зеркальной стороной. — Постой пока так. И вообще, я с вами разберусь.
Она вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Произнесенные в адрес шкафа слова родились не на пустом месте, а как следствие мысли, что при ее появлении дверца распахивается не случайно. Мысль была странной...
Телефоны оказались там, где она и думала: в кармане куртки.
Жонглируя ими, Виктория заглянула на кухню: Ульяна Львовна и Натали занимались приготовлением ужина.
— Не спится?
— Не спится, бабулечка. А должно?
— Да, дорогая моя. В таком положении обычно очень хочется спать.
Ульяна Львовна промолчала, но головой кивнула, соглашаясь.
— Что-то не получается у меня уснуть. Мысли всякие одолевают.
— И у меня не получалось. И мысли одолевали, и снаряды свистели, и раненые стонали... Только глаза сомкну, а уже открывать надо...
— Бабулечка, прости меня. Как же ты все вытерпела?
— Любила... Левушку своего любила. Потом доченьку Улечку любила... У родителей оставила, а сама каждую ночь слышала, как она, малышка, плачет...
Ульяна Львовна порывисто обняла Натали и, ни слова не говоря, быстрым шагом вышла из кухни.
— Простила бы ты ее, Викочка! Мается же день и ночь! Столько лет мается!
Виктория понимала, что когда-нибудь этот разговор должен был состояться. Когда-нибудь!
«Но не сегодня! Сегодня у меня и так мысли набекрень, мягко говоря!»
Приобняв Натали за плечи, она чмокнула ее в щеку.
— Не волнуйся, бабушка, я никакой обиды ни на кого не держу. Все в порядке. Были у меня родители. Любили меня, вырастили, воспитали, как могли. Как думаешь, хорошо воспитали?
— Хорошо, дорогая, хорошо, — погладила ее по руке Натали, — ты у нас умница.
Пропустив мимо ушей «у нас», Виктория пообещала быть умницей и дальше.
— А что, бабулечка, не вернуться ли нам к новогодним игрушкам? — перевела она разговор на другую тему.