Портос не ответил. В наступившей тишине Петрик отчетливо услышал, как Бреханов шепотом спросил Агнесу Васильевну:
— Вы уверены в офицере?
— Да… да… — быстро ответила Агнеса Васильевна. — Он уже давно в партии.
Петрик почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. У него обмякли ноги. Он хотел встать и не мог. Так и просидел он в углу, не проронив ни слова, точно пришибленный, и слушал, как смело и резко возражал Портос. Ему хотелось проверить себя. Может быть, он и ослышался. Но Бреханов удовлетворился ответом Агнесы Васильевны, а Фигуров, наседая на Портоса, говорил:
— Здание Российской Империи разваливается. Финляндия спит и во cне видит, как ей отделиться от России, то же и Польша. На Кавказе не прекращаются волнения. Партия Дашнакцутюн на Кавказе, польские социалисты в Польше, украинские самостийники в Малороссии, Сибирские автономисты в Сибири — все это мечтает разодрать Российскую Империю на части, и не о федерации мечтает… а насовсем…
— И вы думаете — республика? — сказал прищуриваясь Портос.
— Республика!? — но я вам ручаюсь, — повышая голос, сказал Фигуров, что все это из-за теперешнего режима, и я голову даю на отсечение, что, если будет революция, Финляндия и Польша должны в результате ее прочнейшим образом припаяться к телу свободной России.
— Позвольте, — возразил Портос, — мне, как офицеру генерального штаба, изучавшему международные отношения и не раз бывшему заграницей, сказать вам, что Германия проявляет волчий аппетит на весь Прибалтийский край, что Польша, — я говорил со многими польскими магнатами, — не рассталась с историческою мечтою о владычестве "от можа до можа", что Румыны только из страха молчат о своих "исторических правах" на Бессарабию, что турецкие эмиссары ежегодно отправляются десятками для пан-тюркской пропаганды в Казань… Все держится, товарищи, пока именем Русского царя…
Петрик слушал Портоса и ничего не понимал. Он — в партии, он офицер-социалист, а как говорит! Он сам не сказал бы лучше.
Кругом загоготали.
— Как?.. Что вы сказали, товарищ, — истерично, захлебываясь вскрикивал, икая, Кетаев, — Казань?.. А ну повторите, что вы сказали?.. Так, по-вашему, и Казань отпадет!.. Го-го-го… Хи-хи-хи!.. Вот уклеили-то!
Фигуров, презрительно щурясь, обратился при общем смехе к Портосу:
— Может быть, ваша разведка, вашего гениального штаба, донесла вам, что и Рижские латыши намеpеваются создать совершенно самостоятельную латышскую республику? А что скажете о сепаратистских намерениях молочниц-чухонок из окрестностей Петербурга?
Глоренц выставился вперед.
— Позвольте вам сказать, товарищ, я сам родом из Тифлиса и по-грузински даже говорю свободно, так я утверждаю, что когда в России произойдет революция — весь Кавказ, начиная с Грузии, сделается раз и навсегда Русским! Понимаете меня? Через десять лет на Кавказе разучатся говорить по-грузински, по-армянски, по-татарски и будут знать только Русский язык!
Фигуров авторитетно добавил:
— Когда в России произойдет революция — пробьет последний час существования Турции, ибо находящиеся под турецким игом племена оторвутся от Турции, чтобы присоединиться к революционной России!
Аркашка Долгопольский встал с тахты, подошел к Портосу и, ударяя себя в грудь кулаками, почти кричал:
— Я вам клянусь, Портос, что через год после настоящей революции в России, батенька, образуется г-р-р-рандиознейшая федерация из всех славянских государств!.. Primo — чехи… Пойдут, как пить дать, с нами! Вопрос решенный… Секундо… Терцио… болгары, сербы, хорваты, словаки, словенцы, румыны… даже, черт возьми… венгры… Да… да… даже венгры… Bсе примкнут к нам! Такая выйдет пан-европа… только держись!..
Портос казался ошеломленным таким дружным натиском. Он раздельно и внятно сказал:
— Остается только пожелать, чтобы настоящая революция поскорее наступила!
— Это уже наше общее дело, — сказал Бреханов.
XXXV
Вдруг, и как это часто бывает в большом мужском обществе, во время общего разговора и споров отклонились от темы и заговорили о декабристах и Герцене.
Фигуров восхвалял Мережковского за его роман.
— Наконец-то Русское общество, — говорил он, — увидит в настоящем свете декабристов и императора Николая I. Я несколько даже удивлен, что цензура пропустила такой роман. Теперь я с нетерпением ожидаю выхода в свет творений Герцена… Вот человек! Вот кому во всех городах надо памятники ставить.
— А вы знаете, кто такое Герцен? — спросил Портос.
— То-есть?
— То-есть, читали-ли и изучали-ли вы его, так сказать, до самого дна его мыслей?
— Я то!.. Хмы!..
— Если изучали, то вы должны были понять, как он далек был от ваших идеальных городов в Америке, где говорят на эсперанто, от кооперативных лавочек, где сидельцы читают Чернышевского и Добролюбова, от мира всего мира.
— Вы так говорите, — сказал Бреханов, — точно вы больше нас знаете о великом революционере.
— Пожалуй, что и больше вас.
— Интересно послушать, — сказал Маев.
— Фигура вашего великого революционера весьма зловещая, — начал Портос.
— Хмы, — хмыкнул Фигуров.
— По крови полуеврей, мать его была дочерью еврея-трактирщика в Германии, стала наложницею архимиллионера сенатора Яковлева, а Яковлев в дальнем родстве с Романовыми.
— Императорская кровь, — прищелкнул пальцами Маев, — вот откуда размах-то!
— В Герцене, — спокойно продолжал Портос, — проявились черты еврея-трактирщика и ростовщика, и русского, скорее даже московского, дикого барина-самодура и строптивца.
— Сказали, товарищ! — вставил Фигуров, но Портос не смутился и говорил громко и с силою:
— Еврейская егозливость, вздорная страстность, слезливая обидчивость и… барская строптивость. Еврейская жадность к земным благам, цеплянье за деньги, неразборчивость в средствах для достижения цели и русское барское самомнение и самовлюбленность.
— Нарисовали, — сказал Бреханов. — "С кого они портреты пишут?"
— Герцен всегда окружен отчаянными проходимцами. Он знает, что они проходимцы и жулики, но не может без них. Еврейская кровь! А барство толкало его в другую сторону: — нужна свита, «окружение» из льстецов и паразитов, чтобы фигурировать перед ними. Это Герцен и создал в России, да и заграницей, культ декабристов.
— Но, позвольте, — сказал Бреханов, — а "Русские женщины" Некрасова?
— Поэтическая вольность… Какой же подвиг в том, что жены поехали за мужьями в Сибирь? Это их долг. Да и так ли им уже плохо жилось там? Они — аристократки из Петербурга. Губернаторы и капитан-исправники ухаживали за ними… Сибирь?.. Вы все более или менее знаете, что такое Сибирь. Так ли уж плохо в ней живется? И солнышко светит… А еда-то какая!.. И письма имели, и журналы получали. Если подвиг в том, чтобы от Петербургской конфетки отказаться, так что же настоящий-то подвиг!.. Когда Николай I умер и весть о том дошла до Лондона — Герцен предался буйному ликованью, чуть не пустился в пляс от радости. Устроил банкет, созвал друзей и на банкете купались в шампанском. Буржуй еврейской крови!.. А когда та же весть о смерти государя дошла до Полунина в Сибирь, этот чисто русский декабрист разрыдался и стал твердить: — "умер великий государь! Какое горе для Poccии!" Вот вам два мировоззрения тех же декабристов!
— Это уже зоологическими понятиями пахнет, — сказал Маев.
— Герцен… Герцен носился с мыслью использовать староверов для свержения Самодержавия, виделся с ними в Лондоне и пытался через них сманить в революцию казачество! И это в дни Крымской войны!!.. Герцен и его кружок возлагали особые надежды на некрасовцев, сговаривались с поляками об организации помощи союзникам, о посылке отрядов казачьей кавалерии для операции в Крыму! В Константинополе в 1853–1854 годах существовало даже вербовочное бюро, которым заведывали польские агенты. Навербовать удалось несколько десятков разношерстных проходимцев. Волонтеры брали деньги на обмундирование, пропивали их, скандаля в трущобах, и исчезали. Герцен и его кружок брали деньги от британского и французского правительств, o6ещая вызвать в России во время Крымской войны революционное движение — восстание на Волге и Дону. Все средства хороши! Предательство… подкуп… Нет, какие уже тут хрустальные дворцы, где всем равное место под солнышком!