— Ничего. Уехал на задание. Говорит, ведет какое-то расследование.
— Ого! — "тьфу! Гадость! Как наиграно!" — Алексей Борисович пошел в гору?! — "заткнись, убогий! Зачем ты пытаешься плюнуть ему в спину? Да какой бы он ни был из себя раздолбай, однако же по три раза на дню может иметь то, о чем ты только мечтаешь, онанируя в сортире! Плебей! Всю жизнь тебе в майке ходить!"
— Конечно. А почему тебя это удивляет? Он хороший журналист, — без апломба, но со значением.
— Ну конечно… Просто отличный, — с тщательным ехидством. "Ну почему ты не можешь остановиться? Ну чего тебя несет?"
Там, в телевизоре, тоже что-то случилось. Показалась струя белого дыма, машину закрутило, выбросило на гравий, и, подпрыгивая, она понеслась прямо в стену…
— Ты извини, Андрюша. Я не могу сейчас говорить. Я что-то неважно себя чувствую, и Алексей вот-вот должен вернуться, а у меня еще обед не готов…
…если бы она и дальше летела прямо, то у пилота еще был бы шанс выжить, потому что она направлялась в отбойник, сооруженный из груды использованных покрышек…
— Что, у тебя месячные? — нарочито грубо, просто по-хамски, но с некоторой заявкой: мол, вспомни — и я тебя…, и ты подо мной…, и потом еще…
Уже наплевать на все, лишь бы тебе тоже было больно, хотя бы на сотую долю того, как сейчас больно мне. Больно потому, что я такой идиот, потому… Потому, что ты меня совсем не любишь…
— Нет, они закончились позавчера. И потом, я в последнее время уже не мучаюсь, как прежде. Так, в первый день только — самую малость. Ну ладно, пока. Ты звони иногда. Только не домой, а на работу, ладно? У тебя-то все нормально?
— Да. Помаленьку…
…но машина была неуправляема. Она еще на асфальте была неуправляема — сломался кронштейн заднего спойлера, и гигантская сила, прижимавшая колеса к покрытию, моментально исчезла. А на гравии вообще любые действия были бессмысленными. Болид продолжал лететь, описывая пологую дугу, пробил деревянное ограждение и врезался в тот фрагмент бетонной стены, который не был защищен отбойником…
И рука была крепка, и движения точны, но не повезло — вот и не удержал жизнь в ладонях…
Удар…
Короткие гудки…
КОЛЬЦОВ.
Секундная стрелка, сделав полный оборот, взошла в зенит ежеминутной орбиты, отмеченный числом 12, и снова начала падать: постепенно, шаг за шагом, дергаясь при этом всем своим изящным телом.
Минутная дернулась было за ней, но, поскольку была гораздо толще, смогла сделать только один шаг и сразу же остановилась, запыхавшись.
Часовая, их старшая сестрица, неподвижно лежала, вытянув короткое тучное тело по направлению к цифре 4. Для младших стрелок это всегда оставалось загадкой: когда же толстушка успевает пробежать свой круг?
Начало пятого. Проведя в "присутствии" — так он шутливо называл офис фонда "Милосердие и справедливость" — четыре часа, Кольцов засобирался. Не домой, нет: дома его никто не ждал; Кольцов вызвал водителя и предупредил, что в пять они должны быть в Останкино.
Водитель, немногословный крепкий парень по имени Сергей (Макаев даже пошутил однажды: "Раньше русских называли Иванами, а теперь надо называть Сергеями" — довольно точный взгляд со стороны), молча кивнул. В Останкино так в Останкино. Маршрут знакомый.
С тех пор, как шеф закрутил роман с этой молодой журналисткой, Надей, они часто ездили в Останкино. Они приезжали туда к пяти часам — обычно в это время Надя уже заканчивала работу (если не делала в городе какой-нибудь срочный сюжет).
Всякий раз Кольцов дарил ей цветы: это выглядело шикарно. Проезжая мимо цветочного магазина, или ларька, или просто мимо продавца цветов на перекрестке, он командовал водителю остановиться, доставал деньги — каждый раз одну и ту же сумму — и говорил:
— Сережа! Купи, пожалуйста, самых лучших на все. Чтоб без сдачи. И пусть завернут хорошенько, а то накапает воды на сиденье или мне на штаны.
Костюмы Сергей Иванович и впрямь носил дорогие.
Водитель послушно кивал и молча — он почти все делал молча — шел за букетом.
К пяти часам роскошный "Мерседес" неспешно подкатывал к огромному зданию со стенами серого цвета и лениво застывал невдалеке от главного входа, греясь на солнышке и поблескивая солнечными вспышками, отражавшимися в огромных хрустальных фарах.
Наконец выходила Надя. Тогда Кольцов говорил шоферу:
— Посигналь.
Надя, привлеченная звуком клаксона, начинала озираться по сторонам, отыскивая знакомую машину: свободных мест на стоянке перед телестудией никогда не было, поэтому водителю приходилось ставить машину где получится.