— А ты искал, что ль? — вытарашился на него Ясь.
— Угу. Только время зря потратил. Подай нищему монетку, а?
— Хлебом поделюсь, а денег не дам. Пропьёшь ведь.
Дариш скривился, но ломоть взял.
— Моли бога, парень, чтобы твоя дорожка не закончилась, как моя: в придорожной канаве.
Слова Дариша никак не шли у Яся из головы. Может, и впрямь вернуться? Но как потом людям в глаза смотреть? Скажут, мол, похвалялся на всю округу, а воротился даже не с полпути.
Ясь покрепче сжал зубы и прибавил шаг.
Когда он дошел до кромки леса, солнце уже скрылось за деревьями. Ночевать в лесу было опасно: того и гляди, зверю дикому на зуб попадёшься, и Ясь решил попроситься на ночлег в одинокий домик на опушке.
На стук отозвался старушечий голос, что заставило Яся мгновенно вспомнить сказки о бабке Перхте с гусиной ногой. Однако дверь открыла вовсе не косматая ведьма, а кудрявая, как овечка, бабуся.
— Никак заблудился, сынок?
— Вовсе нет. По делу иду. Пустишь переночевать?
— А что ж не пустить-то, коли человек добрый. Похлёбку будешь?
Ясь не заставил просить себя дважды, сел за стол и набросился на еду. Когда миска наполовину опустела, он опомнился:
— Спасибо, бабуль. А с чего ты взяла, что я добрый человек? Может, наоборот, разбойник с большой дороги?
Старушка кивнула на скатку холста, брошенную у порога.
— Ты художник. Стало быть, не худой человек. Мой муж тоже художником был... Так куда путь держишь?
— Иду к Живущей-на-Холме. Говорят, она чудесам всяким научить может.
Старуха со звоном уронила ложку, и Ясь всполошился:
— Тебе плохо, бабуль?
— Уже нет, сынок... — та через силу улыбнулась; зубов у старушки почти не было, и у Яся отлегло от сердца: значит, точно не бабка Перхта.
— А чего ж ты плачешь тогда?
Она промокнула выцветшие глаза платком:
— Мой Лукаш ушёл к ней через год после свадьбы. А ведь у нас было всё: дом, хозяйство, дети — чего ещё желать? Не ведаю, зверю он дикому достался или Живущая-на-Холме назад не отпустила, только осталась я вдовицей. Не ходи, сынок. Не заставляй страдать свою бедную мать.
И снова Ясь задумался. Почему бы не погостить у бабушки до новолуния, а после вернуться в домой? Никто и не узнает, что он на холме не был. Вот только как потом простить себя за трусость?
Хозяйка больше ничего не спрашивала: постелила гостю постель, оставила свечу и ушла. На рассвете Ясь, поблагодарив её за приют, продолжил путь.
Лес был непривычно тихим: птицы молчали, и даже ветер не шумел в ветвях. Тропка петляла, будто нарочно подставляя под ноги корни и кочки. А ночью стало ещё хуже: пришли волки, и глаза их были красны, как кровь. Ясь забрался на дерево, снял узорчатый кушак и привязал себя к самому толстому суку. Твари ушли только на рассвете, но он ещё долго боялся спуститься. И в третий раз задумался: а не вернуться ли? И снова ответил себе: нет! Дорога нелегка, но раз решился — отступать нельзя. Живущей-на-Холме не нужны слабаки.
Так шаг за шагом Ясь вышел к холму.
Только не холм это был, а целая гора: крутая, каменистая, ни травинки, ни деревца. Он вздохнул, поплевал на ладони и начал карабкаться вверх. Ноги соскальзывали, камни крошились в руках. Ясь оглянулся и обомлел: ох, и высота! Не сорваться бы... Но больше вниз не посмотрел ни разу — только вперёд.
На вершине холма было пусто. Сухой песок забивался в волосы, скрипел на зубах, лез в глаза… Ясь сжал содранные в кровь кулаки и закричал:
— Где же ты, Живущая-на-Холме? Почему прячешься?
В ответ раздался звонкий смех:
— Не я прячусь, а ты меня не видишь. Приглядись-ка получше!
Ясь моргнул, и вдруг всё переменилось. Вокруг зеленели лужайки, цвели диковинные цветы, по дорожкам волшебного сада расхаживали длинноклювые птицы, а Живущая-на-Холме стояла прямо перед ним.
— А ты смельчак. Дошёл, не испугался. А зачем пришёл-то?
И тут Ясь оробел, еле два слова сумел связать:
— Мне бы это... поучиться.
— Уму-разуму?
— Не, — он мотнул головой, — ремеслу. Хочу стать наилучшим художником!
— Ну, тогда садись и рисуй!
В саду вдруг возникли стол и лавка, и Ясь с радостью последовал совету.
Шли дни, но ничего не менялось. И ради этого стоило идти за тридевять земель? Просто рисовать можно было и дома.
Ясь в сердцах отбросил кисточку:
— Не понимаю, в чём же тут секрет мастерства?
— Хочешь узнать? — Живущая-на-Холме качнула тёмными косами. — Тогда бери мои краски и кисти. Они получше твоих будут.
И коробочку ему поднесла.
Ясь принялся рисовать с удвоенной силой — и так споро дело пошло: кисть будто сама летала, краски как надо смешивались, ложились гладко: без пузырька, без трещинки.