Как только я заглушил двигатель джипа, Артемио объявил:
— Кажется, мой друг отсутствует. Но его дом всегда открыт для друзей.
Он пожал плечами и беззаботно улыбнулся:
— Он должен был бы, конечно, расширить свое жилье, но все его деньги уходят на цветы!
— Не будет ли он возражать, если я воспользуюсь его отсутствием и приму ванну? — вежливо осведомилась Лаура.
— Конечно же, нет. Я могу также приготовить кофе, — предложил Артемио. — Я знаю, где что лежит: я часто здесь бываю.
— Смотрите! — сказал я Лауре. — Цвет лепестков меняется под действием солнечного цвета. Это видно даже невооруженным глазом. Как прекрасно, если я сниму этот эффект замедленно! Я думаю, что своей кинокамерой смогу снять здесь настоящие чудеса.
— Твоя камера годится для разных дел, — скромно напомнила Лаура, как она ею пользовалась.
— Но мне для этого понадобится штатив.
Я пошел к автомобилю за приспособлениями к кинокамере и в это время услышал, как Лаура сказала:
— Можно мне войти, Артемио?
Когда я отнял глаз от видоискателя, солнце поднялось выше, чем должно было бы быть в это время дня. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что снимаю уже больше часа.
— А этот педераст собирался угостить меня кофе, — пробурчал я.
Я повернулся на каблуке и остановился, как вкопанный, открыв от изумления рот. Возможно, сам того не зная, я получил солнечный удар? Я нигде не увидел дома. Однако я ясно видел джип там, где его припарковал, перед террасой. Ничто не исчезло, кроме самой хибары.
Существовала ли она на самом деле?
Чудо длилось всего лишь секунду, а затем уступило место чему-то действительно таинственному — когда я разглядел маленькую хижину снова, она была на этот раз на добрых двадцать — двадцать пять метров дальше, на половине склона, ведущего к реке. Она стояла, наклонившись фасадом к подножию возвышенности. Я начал нервно смеяться, совершенно ошеломленный увиденным. Как бы то ни было, опасность миновала: склон явно уменьшился. Теперь он не был слишком крутым, и резиденция Родригеса снова обрела устойчивость, как и положено жилищу.
Я тщательно упаковал киносъемочное оборудование, перебросил его через плечо и осторожно направился к этому чудесному феномену. Когда я был на одном уровне с садом, который ранее окружал террасу, я увидел две глубокие колеи, бегущие вниз по склону к месту, где теперь стояла эта хибарка. Сомнений не оставалось — ее туда оттащили!
Почему же она не разрушилась? И почему. Лаура никак не отреагировала на это противоестественное перемещение? Что могло с ней случиться? Охваченный волнением, я двинулся к хижине. Но только я приблизился, здание вздрогнуло и начало двигаться, как бы пытаясь убежать от меня. Так оно прошло два или три метра и остановилось.
Я застыл совершенно потрясенный, с остекленевшими глазами. Одновременно я услышал с обратной стороны здания глубокое дыхание и шаги, какого-то животного.
У меня возникло невероятное подозрение, и я наклонился, чтобы заглянуть под здание — не для того, чтобы обнаружить там спины гигантских черепах, но ради простого любопытства: возможно, оно сооружено на роликах. Оказалось, не на роликах, а на колесах. По толстым бамбуковым шестам дом снова пришел в движение. На этот раз я все понял. Я перешел на другую сторону двигающегося здания. Толпа волосатых, потных дикарей в ярких набедренных повязках и соломенных шляпах напряженно, согнувшись почти пополам, тянула толстые веревки.
Пока я удивленно смотрел на них, один из дикарей бросил свою веревку и подошел поближе, чтобы рассмотреть меня. Я направился к нему и, брызгая слюной, прокричал:
— Что это вы делаете?
Пораженный моей несообразительностью, он прочистил горло и восторженно сказал:
— Дом… вы… скоро в воде! Один час, все будет кончено. Очень, очень хорошо! Прекрасно!
Мне все это пришлось не по душе: если цель этой операции — утопить хижину, то мне нужно подумать о спасении Лауры. Я успел вскочить на террасу в тот момент, когда похитители возобновили свою работу. Бамбуковый пол зашатался у меня под ногами. Ближайшим отверстием оказалось окно. Я ухватился за подоконник и остался стоять, держась за него. Зрелище, представленное его обитателями, по-настоящему потрясло и даже восхитило меня! Оно было гораздо более привлекательное, чем все орхидеи вместе взятые!
Я схватился за кинокамеру и молча приготовился снимать, боясь ненароком прервать действие, увиденное мной. Но вскоре я убедился, что жужжание камеры не более испугает моих героев, чем передвижение дома и тряска их комнаты.