— Вы не такая уж свободная, какой хотите казаться, — заявила она.
— Быть свободной, — пояснила Долли, — значит наслаждаться разнообразием любви.
У меня просто не хватило слов. Я не был знаком с пилотом достаточно близко, чтобы попросить ее повторить то, что она сказала. Поэтому я стал внимательно прислушиваться к разговору.
— Я выбрала для наслаждения свое собственное тело, — продолжала Долли. — Почему мне не выбрать также тела моих партнеров?
— Вполне допустимо, — согласилась Лаура.
Долли решила закрепить свой успех.
— А что вы думаете о любви между женщинами?
— Это самая лучшая любовь, — убежденно заявила Лаура.
Разве Лаура действительно любила женщин? Нужно будет уточнить у нее.
Это могла бы сделать и сама Долли, спросив Лауру. Но, к моему великому разочарованию, Долли вполне была удовлетворена ее поддержкой, тем, что она уже сказала. Долли удовлетворенно кивнула и оставила эту тему.
Лаура решила из вежливости продолжить этот разговор:
— А как ты, Милагрос, тебе нравится заниматься этим, правда?
— Чем именно?
— Заниматься любовью с женщинами, — уточнила Лаура.
— Ты сошла с ума, — с отвращением заявила Милагрос. — О чем ты говоришь? Такие вещи недопустимы!
Мне было жаль, что Лаура не стала даже возражать, она просто не поняла, в чем же ее упрекает Милагрос.
Никаких островов нам больше не попадалось, и никто не произнес больше ни слова. Мне осталось запечатлеть на пленке тишину, так как меня полностью захватил предыдущий разговор, и я совершенно забыл о кинокамере. Я глубже вжался в кресло поставил самый короткий фокус на объективе и скадрировал лица Милагрос и Лауры.
В видоискатель попала правая рука Долли, которой она гладила волосы Милагрос. Я отстранился от кинокамеры чтобы посмотреть, где находится ее левая рука: точно там, где я и предполагал, — в промежности ее любовницы. Две руки у нее, таким образом, были заняты. Кто же управлял вертолетом?
— Я не знал, — заметил я, — что вертолеты тоже оборудованы автопилотом.
Очень любезно, глядя на меня с особым выражением на лице, которое я уже где-то видел, Долли ответила:
— Все возможно.
Я положил камеру к себе на колени, ожидая лучшего ракурса для съемки. Но Долли продолжала внимательно смотреть на меня насмешливым взглядом.
— Чем же это вы там занимаетесь? — наконец поинтересовалась она. — Расскажите мне, какой фильм вы снимаете.
В лучах солнца засверкали округлые формы южной части ИТИЛа. На моих часах было начало первого, когда Долли посадила вертолет в самом центре лужайки Олсенов. Вращающиеся лопасти машины склонили растущие там цветы.
Выйдя из вертолета, мы с Лаурой остановились и помахали руками в знак прощания. Вертолет поднялся, взревев мотором, медленно наклонился, неохотно развернулся и улетел.
— Спасибо, Долли! до свидания, Милагрос!
Мне не нужно было оправдываться за наше опоздание: родители Лауры даже не упрекнули нас, что мы вернулись не вовремя. Я сдержал слово и вернул их дочь домой, да еще в новой одежде. Моя рубашка имела неопровержимые следы наших несчастий. Однако Олсены встретили нас приветливо, как я и ожидал. Они ни словом не обмолвились, что волновались из-за долгого отсутствия дочери. Было очевидно, что она не доставляет им особых огорчений.
— Вы останетесь и пообедаете с нами? — предложила мне Хелен Олсен. — Но сперва вам нужно принять ванну.
Я широко улыбнулся: а почему бы и нет? Мать Лауры продолжала рассыпаться в любезностях:
— Дорогая, покажи Николасу свою ванну. И найди ему чистое белье. Вам нужно обязательно переодеться. Ваш наряд выглядит ужасно.
Она рассмеялась. Я начал понимать, что мне нравятся жены священников.
Позже, когда я сидел на краю ванны, которую Лаура наполнила пеной, я спросил:
Разве твои родители не озабочены тем, что мы можем заняться любовью в их доме?
— Это им не грозит!
— Да? Почему же?
Она пожала плечами:
— Не говори подобных глупостей!
На этом наш разговор оборвался. Она сидела в халатике, и мне не представилось больше возможности выяснить, почему мы не можем заняться любовью в этом доме. Когда я вытирался, она сказала:
— Я положила брюки для тебя и одну из рубашек, подаренных Долли, на стуле в твоей комнате. Поспеши одеться и выйди к родителям. Ты должен с ними поговорить, пока я приведу себя в порядок.
Я вышел из ванны расстроенный, как мальчишка, достигший половой зрелости, которому не удалось подсмотреть за своей старшей сестрой в голом виде.
Внизу, в гостиной, я снова почувствовал себя взрослым среди взрослых. Как и всякий человек легкомысленного поведения, я чувствовал удовлетворение от того, что мое присутствие здесь красноречиво свидетельствует о моих высоких моральных принципах: родители любовницы оценят мою добропорядочность по достоинству, ведь я не воспользовался представившейся возможностью заняться любовью с Лаурой в их доме. Они не подумают ничего плохого обо мне!