— Янко…
Он оцепенел. В ушах стоял такой шум, что он даже не услышал, как Мишо попросил его уйти. Как-нибудь они ей помогут.
Милкино лицо покрывали крошечные капли пота, дыхание ее было прерывистым. Янко подумал: она все такая же. В глазах ее какие-то огоньки, теплые, милые, только исчез прежний цвет. Она совсем такая же, какой была тогда, когда он поцеловал ее в Стратеной. Почему он не защитил ее? Почему? Нет, она должна жить!
— У нее рана в области сердца, — говорил Мишо, отводя его за руку от дивана. — Оставь нас. Положение тяжелое, и я боюсь…
— Что? — закричал Янко. — Нет, ты должен ее спасти!
Он крепко схватил Мишо за плечи, привлек к себе вплотную, так что почувствовал на лице его дыхание, и просящим взглядом впился ему в глаза.
— Я верю тебе. — Он опустил глаза и сжал руку Мишо. — Ты спасешь ее.
— Ну а теперь оставь нас. — Мишо проводил его до дверей и вернулся к отцу.
Янко остановился в темном коридоре. Он был как бы в беспамятстве. Когда на башне затрещал пулемет, он пришел в себя. Он вышел из дома и увидел, что по улице идут два красноармейца. На их шапках горят пятиконечные звезды. Янко прислонился к воротам, и в капельках его слез отразились смеющиеся лица людей.
Какая-то девчушка преподнесла плечистому красноармейцу эдельвейс, а он обнял ее и поднял высоко вверх.
— Товарищи, товарищи мои! — кричал Ондро Сохор. Он стоял, опираясь на палку, и плакал от радости. Оп мечтал дождаться их, освободителей, и вот они здесь, он обнимает их. Обнимаются с ними Светлов и черноглазый Акакий. Грузин кричит во все горло:
— Товарищи! Братцы! Ребята!
Кто-то кричит:
— Братья русские! Братья!..
Янко видит, как старый Чвикота подает руки сразу двум красноармейцам.
— Подождите! Куда вы так спешите? — кричит он вслед им, а один из красноармейцев отвечает ему:
— На Берлин.
— А моего мужа, коммуниста, фашисты забрали. Спасите его! — выкрикивает старая Виталишова.
— Добре, мамаша, — успокаивает ее украинец, здоровенный парень, и старая женщина хватает его за рукав.
— Возьмите меня в Москву! — кричит Людо Юраш, и солдаты улыбаются:
— Потом, потом…
Мимо сельской управы идет старый Приесол с красным флагом. Он крепко держит его в руках, борется с ветром, а Янко думает о покойном отце. Он тоже так носил флаг. Нет, теперь им уже никогда не придется прятать его!
За старым Приесолом идут рабочие с кожевенной фабрики и лесопилки. К ним присоединяются люди, только что погасившие пожар на верхнем конце села.
Над Погорелой летит советский самолет. Раздается такой же шум мотора, как и тогда, когда сбрасывали оружие. Самолет летит низко, над самыми крышами, и люди машут ему руками.
Взрывы доносятся издалека, со стороны Вага. Погорелая освобождена — в воздух летит зеленая ракета. В окопах лежат мертвые гитлеровские солдаты, а по обеим улицам Погорелой шествуют герои с красными звездами на шапках.
7
Ондрей Захар не дождался американцев. С утра до середины дня он просидел в погребе, молчаливый как рыба. На его коленях тряслась шкатулка, из которой он поминутно доставал ампулы, разламывал их, обмотав носовым платком, и вдыхал, закрыв глаза, нитроглицерин.
Недалеко от дома Захара взорвалась мина, и Ондрей, не сказав ни слова, отправился в кабинет. Он открыл сейф, вынул из него свои сберегательные книжки, ценные бумаги и большую часть золота, запихнул все это в коричневый портфель и взял с собою в погреб. Он судорожно сжимал портфель коленями и неприязненно, как хищник, охраняющий свою добычу, посматривал на жену и старую Валкову.
Пани Захарова принималась плакать после каждого доносившегося с улицы более или менее сильного взрыва, а часов в двенадцать сказала, что принесет что-нибудь перекусить.
— Я не буду есть, — строгим тоном отрезал Ондрей. Он развалился на старом диване и вскоре захрапел. И во сне он обеими руками прижимал к себе портфель и выкрикивал что-то бессвязное: — Вешайте меня, не отдам ни гроша! Буду стрелять!.. Это мое!
В четыре часа он проснулся весь в поту. Не расставаясь с портфелем, поднялся по темной лестнице наверх и вошел в столовую. Стрельба утихла, и он, подойдя к окну, из которого была видна площадь, опустился в кресло.
И вдруг он выронил портфель и со злостью стиснул зубы. Потом издал гортанный крик и выпучил глаза. Вниз по улице шли красноармейцы. Звуки их тяжелых, уверенных шагов раздавались и в столовой.
Кровь бросилась в лицо Захару, он почувствовал жар, как будто все его внутренности пылали. Тупая боль сжала его сердце и горло.