Партийный комитет собрался на этот раз у Беньо в маленькой комнатушке с побеленными стенами, с двумя небольшими оконцами, выходящими на улицу, и деревянным потолком, подпертым четырехгранными бревнами. В комнатушке стояли три сундука, на стенах висели дешевые вышивки, кровати были застелены кружевными одеялами, а над ними висел образок с изображением девы Марии с маленьким Иисусом на руках. Вместо стульев стояли табуретки, на полочке — кастрюли и глиняные кувшины. Она напоминала скорее комнату крестьянина, чем рабочего.
О Беньо трудно было сказать, рабочий он или крестьянин. Из всех мастеров с кожевенной фабрики у него было больше всего земли, но его презрительное отношение к крестьянам, его происхождение (отец его был лесорубом) влекли Беньо к рабочим. Землю он получил в качество приданого душевнобольной жене, которую вместе с дочерью сегодня вечером отправил к сестре, чтобы не мешала.
Они уселись около массивного стола, покрытого белой заштопанной скатерью: одноглазый Газуха с мускулистыми руками и толстой шеей — на почетном месте; Пучикова с волосами, заплетенными в толстую косу, — рядом со старым Приесолом, худое лицо которого было покрыто мелкими красными жилками, а глаза опухли. На другом конце стола спиной к дверям уселись Пудляк и краснолицый Беньо с большим орлиным носом, торчащим между впавшими, как бы стеклянными, глазами.
В протоколах жандармского участка, оставшихся после жандармского начальника, которого год назад за заслуги перевели в Братиславу, эти пять человек характеризовались следующим образом: Газуха — «упрямый человек, не дерзкий, правда, но заядлый коммунист, ничего не хочет выдать»; старый Приесол — «в связи со своим преклонным возрастом и нравственным поведением, к сожалению, пользуется большой любовью, в том числе и со стороны порядочных граждан. Говорит он мало, но за большевистские идеи готов пойти в огонь»; Пучикова — «вдова застреленного шахтера, хитрая, интеллигентная, оказывает влияние на многих коммунистов, но ловко умеет затереть все следы и умеет выкручиваться на следствии. Наверняка имеет связь с тайным коммунистическим центром»; Беньо — «неистовый фанатик, крикун, малообразованный, в семейной жизни — деспот, люди его не любят». Что касается Пудляка, то данные жандармского участка ограничивались датой его вступления в партию.
Газуха оглядел присутствующих, скользнул глазом по всей комнатушке. Пучикова, осторожно разглаживая волосы, как будто желая прикосновением чутких пальцев обнаружить те сединки, которые появились у нее на висках за последние два года, слегка улыбнулась. Она подумала, что Газуха каждый раз, перед тем как открыть собрание, испытующе оглядывается по сторонам, как хороший хозяин, словно желая убедиться в том, что все в полном порядке и можно начинать. Сегодня все чувствовали себя более уверенно, чем обычно, поэтому никого не поставили к окну караулить. Знали, что близко, очень близко от них, где-то в начале долины, находятся партизаны.
— Так, товарищи, — начал наконец Газуха, устремив взгляд на свою широкую мозолистую ладонь, которую затем крепко прижал к столу. — Я приветствую вас сейчас, — движением головы он указал на Беньо, — у товарища Беньо и открываю наше собрание, на которое обещал прийти еще один дорогой гость… Не смотрите на меня так, я не скажу кто, потом вы его увидите сами… Да, чтобы не забыть о самом главном…
Он долго смотрел перед собой, сморщив лоб и нахмурив светлые брови, сросшиеся над носом. Казалось, что он ищет слова, а потом, найдя, начал выдавливать их с трудом:
— Так вот, сегодня, товарищи, мы должны принять решение о революционном национальном комитете… — Предпоследние два слова он произнес торжественным голосом, неестественно твердо выговаривая букву «р». Он помолчал немного, перевел дыхание и продолжал: — К нам просятся также Пашко, доктор и нотариус. Хотели еще, — он сделал гримасу, как будто ему стало противно, — еще и почтмейстера… Так предложил доктор… Но мы с Имро сразу же воспротивились, ведь почтмейстер состоял в глинковской партии, его мы ни за что не приняли бы…
Беньо бросил на него сердитый взгляд из-под рыжеватых бровей. Лицо его было веснушчатым и красным. Не попросив слова, он стукнул кулаком о стол и озлобленно выкрикнул:
— А больше вы никаких буржуев не хотите? До сих пор другие боялись нос высунуть, только мы, коммунисты, могли… Пашко, если бы хотел, мог вступить в партию, — раскричался он, — поэтому нечего ему здесь делать. И доктору с нотариусом… Проживем и без них!