«Хозяин должен быть хозяином, — не соглашался внутренне Воронов. — И каков он ни есть, все лучше, чем разноголосица толпы. Разумеется, наш Михаил Михайлович умом не блещет, да и человек он случайный, пересиживает свое трудное время. Так что в данном случае лишь повод для размышлений. Однако характер у него имеется. Изворотливость. Мыслей нет. Частое явление».
— Хотел ему высказать при всем честном народе, как о нем понимаю, — продолжал Павел Ревмирович, — да ладно. Еще с восхождения снимет. Конечно, наш маршрутик ему очень и очень на руку, только ведь и баллами может пожертвовать, если сильно озлится. Его «я» превыше всего. Поди тронь. Сколько мы с Сергеем тренировались, на лыжах бегали, в каменоломнях по весне вверх-вниз меня гонял, и собаке под хвост? Нет уж, я не Жора, которому что стену штурмовать, что… Ладно, замнем для ясности. Вон, уже закемарил наш барсик.
Жора Бардошин и вправду склонил буйную головушку на право на плечо, прикрыл ясные очи и посапывал, раздувая усы.
Воронов взглянул на часы. Время-то!
Разомлевшие от еды, от немилосердно палящего солнца альпинисты взвалили на плечи рюкзаки, разобрали ледорубы, связались.
— Жора, а Жор! — Пашин голос.
— Чего тебе?
— Лежать бы теперь на пляжике в прелестном окружении да байки про горы сочинять, а?
— Ты! — словно бы пнули в лицо, дернулся Бардошин. — Ты… Ты думай, когда шуточки свои шутишь…
ГЛАВА 3
Час. И еще час. Короткие, роздыхи и работа, работа. В основном скалы. Кое-где передутый всеми ветрами порошкообразный снег, вытаскиваешь ногу, и крохотная лавинка образуется, через десяток метров замирает. А то досками крепчайшими надуло, держат прекрасно. Только уж если поедет такая доска… Но больше скалы. Привычнее, надежнее скалы и меньше неожиданностей. Не говоря уже, что для Жоры скалы — стадион, на котором привык срывать успех. Тем не менее Воронов как-то уж слишком пристально наблюдает за ним.
Неурядицы кончились как будто. А то утром, только вышли, еще темно было — здравствуйте! — у Павла Ревмировича шнуровка на ботинке лопнула. Немного погодя снова неполадки: Жоре намял спину неправильно уложенный рюкзак.
— Соображать надо, когда укладываешь! — распекал его Воронов. — Напихал абы как, теперь — извольте радоваться — ждать приходится тебя, время попусту тратить. Вчера нет чтобы пораньше лечь, выспаться как следует! Когда ты вчера явился?..
Еще час. Еще…
Поднялись на гребень.
И вместе с широкой панорамой гор и далью, голубой и розовой под палящим солнцем, и массой воздуха иное совсем настроение: пусть это лишь часть большого, ступень к твоей цели, а все же — сделано.
«Конечно, одолеть подъем на гребень не бог весть какое достижение, — умерял Сергей свой пыл. — До вершины идти да идти, до вершины еще далеко. Стена… Как-то удастся одолеть ее?» Но разыгравшееся воображение, сообщая чувствам первозданную остроту, отодвинуло опасения.
Ледник по ту сторону гребня до чего широк, огромен! С утренним, на морене которого поотшибали ноги, сравнения нет. Падающая тень, повторяя очертания гребня, отсекает от ледника вовсе небольшую часть. Чем дольше смотришь, тем полнее ощущаешь его величавую ширь и многообразие подробностей. Тонюсенькие канавки-рвы, кипящие потоками талых вод. Навалы морен по бокам. Трещины паутиной расползлись на повороте у внешнего края. Потом различаешь отдельные камни на его поверхности — интересно, каковы они, с человека или с дом ростом? От некоторых протянулись заметные тени, должно быть, ледяные подножия увеличивают высоту. И все это так глубоко, что упади — никогда не долетишь до низа. И горы со всех сторон, горы. Вершины Скэл-Тау не видно. Гребень, громоздясь кверху, запертый мрачной, грозной стеной, закрывает вершину.
— Стой так! Слушай, я тебя сниму. Будто меня охраняешь, — загорелся Жора, налаживая фотоаппарат.
— Да ну, ни к чему, — воспротивился Сергей.
— Тогда ты меня. — Он протянул свою японскую зеркалку.
— Эт-то сколько угодно!
Воронов вышел. На нижней страховке. Скользнул стеклами защитных очков вокруг. Тщательно опробовал ногой камень. Крикнул Павлу Ревмировичу, встал на охранение.
Сергей сидел, опираясь спиной о камень. Приятно было отдыхать и смотреть на горы, на Воронова, как он выбирает веревку по мере приближения своего напарника, мягко, уверенно, методично. Приятно было ни о чем не думать, смотреть и смотреть…
— Подумать только, — услышал Сергей простецкий, беззаботный голос Паши Кокарекина, — стеночку нам подарили. Невинная стеночка, трогали ее, пытались, а не далась. Самыми первыми будем. Не что-нибудь, а первопрохождение!