«Жить! Только жить…»
«Жора?.. — вспомнил Сергей, прислушался. — Дышит. — Но смотреть не стал, не хотел видеть лицо этого человека. — Спасатели? Их не дождаться».
«Должен! И можешь, — твердила жизнь, горевшая в нем, и, не считаясь ни с какой правдой, хваталась за любое — мелочь ли, случайность ли какая — в надежде на спасение. — Спустятся Воронов с Пашей. Может, еще сегодня. Спасательный отряд…»
«Только вот начальник лагеря… Легко угадать, как поступит мужественный человек. Но как исхитрится демагог и трус? Трус думает о себе. Трус боится ответственности и боится промаха. Но спасатели от него не очень-то зависят, и если они узнали… Их подгонять не надо. Жди. И не раскисай. Не жалей себя раньше времени».
«Был бы Бардошин… в порядке. Я смертельно устал».
Усталость, кажущаяся бесполезность жалких его усилий, понимание, что помощи ждать в ближайшее время неоткуда, и, значит, впереди ночь и мороз… Сергей лежал на животе, стараясь не глядеть на Жору, не думать, не переживать, — и думал, и переживал.
Рюкзак развязанный рядом. Торчит серебристый сверток — палатка. Уцелела. На клюве ледоруба матово застыли капли. Жорин рюкзак возле камня. В снегу. «Закидал, покуда откапывал, — подумал Сергей отстраненно. — А снег не тает». Свитер желтый из Жориного рюкзака. Почти как тот, что подарила Регина в прошлом году, накануне отъезда в горы. Радовался: ее подарок. И так ни разу и не надел. Тоже физиономии джазменов каких-то, надписи…
Гнетущее беспокойное чувство возникло вопреки логическим умозаключениям о бесполезности его усилий; как и боль, оно таилось где-то в глубине измотанной психики и вот охватило едва ли не с такой же резкой силой, не позволяя отмахнуться, не давая сказать «меня это не касается» или «я сделал, что мог», не принимая никаких объяснений и отговорок. Чувство это понукало:
«Копать надо. Откапывать».
Твердило:
«Жизнь Бардошина в твоих руках. Помоги ему, и скорее. Может быть, ты совсем не сможешь двигаться через какое-то время».
«Его ноги раздавлены», — пытался сопротивляться Сергей. И знал уже, что не сможет бросить этого человека, не сделав, не испробовав любые, пусть безрассудные, возможности, до конца подчинив себя идее его спасения.
Трудно одолеть изнеможение, боль, но еще труднее — сомнения, которые сопровождают всякое усилие. Словно в глубоком забытьи сдвинул руку. Затем другую… Подобрал локти. Подтащил себя к краю ямы… Ледоруб тяжелый, громоздкий…
Сергей вкалывал ледоруб рядом с камнем. Острый штычок не сразу пробивал плотный снег, приходилось нажимать, и Сергей остерегался попасть в Жорины ноги.
Ледоруб уходил в снег. Раскачивая ледоруб, ломал снежную массу. Вытаскивать снег не доставала рука. Рыхлил ледорубом, рыхлил. Возле самых ног, где камень.
Усилия разогрели Сергея. Но и боль тоже разогрели. Жгла и въедалась, туманя сознание.
Три-пять повторяющихся усилий. Снова и снова. Над каждым приходилось думать и заставлять себя. Заставлять. В ушах звон. Поташнивает. Противная сухость во рту… Боль…
Сергей рыхлил ледорубом снег, стараясь освободить Жору из снежного плена, и не было у него ни сострадания, ни страха, ни сомнений. Он работал. Нет, не как машина. Машина давно бы не смогла работать.
Медленно перетащил себя на другую сторону ямы. Обхватил Жору. Медленно сдвинулся на кручу. Снег заледенел, скользко. Теперь бесчувственные ноги Сергея, свисая с крутизны, весом своим должны помочь его усилиям.
Оперся грудью о навал по краю ямы. «Если отпустят руки, не удержаться нипочем», — подумал как не о себе. И просипел непослушным голосом:
— Не выйдет, придумаем что другое, — словно успокаивая Жору на случай неудачи и взбадривая себя.
Повиснув на крутизне, упираясь локтями в снежный навал, Сергей рывками пытался сдвинуть Жору. Спина Жоры отлепилась от снега, тело вытянулось и, совсем прямое, висело, ни на сантиметр не подаваясь. Ноги держал снег. Или камень.
Напрягся еще, и застонал от усилий и боли, и еще сильнее напряг мышцы. Еще! Он вложил все, что имел, самую последнюю крупицу возможностей в сумасшедший потяг. Он чувствовал, что большего он не может и никогда не сможет. Боль охватила. Все вокруг и его ощущения стали меркнуть, быстрее и быстрее; остатками воли он удерживал сознание, удерживал руки, чтобы не отпустили; и в это долгое мгновение, которое он отнял у забытья, ему почудилось, что тело Жоры поползло, поползло из снежной ямы, поползло… Не понимая, что делает и что надо делать, выжал себя на локтях и повалился на Жору, цепляясь за него сведенными болью и холодом пальцами.