Все огни светили и искрились тогда для них. Деревья тончайшим кружевом заткали небо для них. И что-то пугающе-важное вот-вот, казалось, готово было открыться им в мягком сумраке наступающей ночи.
Он рассказывал о своей науке — удивляющие возможности и широчайшие перспективы начинались в его представлении если не завтра или через неделю, то самое позднее через год. Быть среди тех, кто с самоотверженным рвением кинется на штурм неведомого. Все нужды и чаяния человечества должны разрешить они, чистые помыслами служители величайшей из наук — биологии (именно такими категориями оперировал тогда), они, свято исповедующие высокие принципы, завещанные великими естествоиспытателями прошлого.
— Будь прокляты эти бабы! — ворвался голос Бардошина.
Бардошин и сам толком не знал, с чего вдруг заговорил. Пожалуй, все-таки не вытерпел перед лицом впервые так плотно, сплошным потоком сыпавшихся на него и усердно мордовавших неудач. Захотелось ли ему поговорить и поделиться, даже, возможно, объединиться с Сергеем перед лицом непонятных и удивляющих превратностей судьбы, или… На это-то «или», подразумевавшее прежде всего стремление выместить, найти виноватого и отыграться за свою боль и стыд поражения, он, повинуясь общему складу, и переехал.
Обычно Жорику удавалось с большей или меньшей ловкостью ускользать из готовой захлопнуться ловушки. Даже в истории с дочкой завкафедры в Казани. Помер папочка в самый подходящий момент, оставив кстати кучу заметок, записей, неопубликованных статей, что оказалось весьма и весьма выигрышным подспорьем в борьбе нашего сообразительного приятеля за место в жизни. Но то было и прошло и благополучно зарастало травой забвения, а теперь…
Одно за другим, одно за другим, хоть вой! С ногой худо, открытый перелом. Серега забинтовал кое-как, прямо в штанине. Вдруг инфекция? А кровотечение? Да и обморозить недолго. Голова тоже, сотрясение верняк… Однако нога и голове — как-нибудь с этим обойдется. Образуется. Спасатели и тому подобное. Жора вырос в уверенном понимании, что, если ему плохо, кто-то обязательно придет на помощь, обязан позаботиться, во всяком случае, о нем. Так оно и бывало, не исключая нынешнее происшествие. И тем не менее Жора обескуражен.
С Региной полный провал. Серега разнесет, что спас неудачливого соперника. Теперь еще Фрося… Думать не думал, гадать не гадал, мимолетная, совершенно между прочим интрижка — и начинала беспокоить. До поездки в Гагру поигрывал слегка, развлечения ради, а вернулся — хоть башкой о камень, и наговорил, наобещал… Конечно, обещания ничего не значат, но как-то оборачивалось… Самое непостижимое: девушкой оказалась. Уверен был, жженая-пережженая, что ты хочешь, официантка! Еще забеременеет, с нее станет. Уговаривай тогда.
Жизнь — это счастье. Жить — значит стремиться непременно к радостям существования, к тому, что приносит максимум удовольствий, так понимал Жора Бардошин свое назначение на земле. Тут и прорвалось. Так сказать, «крик души».
…Сергей с усилием открыл глаза в неподвижную мглистую темноту, наполненную серым безжизненным светом луны, пробивавшимся сквозь неплотные облака. И закрыл. Не хотел он видеть эти скалы, снег, мутные очертания гор в мутном небе — холодный, угрюмый, предавший его мир. Бардошин? Да, он виноват был перед Бардошиным помыслами, и он заплатил сполна. Что еще от него нужно? Не в состоянии он думать больше о Бардошине. Уйти в то далекое, что разворачивала перед ним память…
— Эй, ты слушаешь меня? Ты живой? — толкнул его локтем Жора. — Проснись!
— Не хочу… говорить, — не сразу и оттого, казалось, с еще большим небрежением процедил Сергей. — Оставь меня.
— Не хочешь. Ишь ты. Он не хочет! — раскочегаривал себя Бардошин. — Скажите, пожалуйста, не желает разговаривать! А я хочу. Ясно? И готов кое-что тебе сообщить, раз уж ты такой гордый. Поведать кое о чем любопытненьком для тебя.
Скажите, какой! Полеживает себе и ни о чем знать не желает! Всегда догадывался, что чистоплюй и презирает всех… Сыграл в великодушие, помог. И торжествует, упивается своим благородством. А вот и не выйдет с торжеством. Не дам. Слишком ловко разыграл свою партию. Допустим, сценарий не сам придумал. Лавина, она лавина и есть. Но использовал момент на все сто. Ох, и хитер, ох, ловкач!.. (Как справиться с вечным укором — что обязан своим спасением человеку, жену которого пытался соблазнить? А очень даже просто: наддать еще, да покрепче. Такого ему уксуса подсунуть…)
— Я… хотел тебе сказать, я специально в Адлер смотался, чтобы Регину встретить…