Строил планы, делился предположениями, как заново осваивать края, когда-то порядочно населенные, — целиной оказались. Кампания в конце пятидесятых по укрупнению была. Снимали людишек с насиженных мест, везли в низовья рек, в устья, укрупняли. А то ни почту вовремя доставить, ни на выборы голосовать. Попрятались по медвежьим углам, единоличники! Зимой мероприятие осуществлялось. Кто упирался — трубы печные долой, и вся недолга.
…В радужном настроении возвращался Сергей из затянувшейся чуть не на всю осень командировки. Тут еще повезло под конец: ушанку пыжиковую на рынке купил, мода у женщин на мужские шапки пошла, маме тоже — брусники страшное количество, грибов сушеных и меховой коврик к кровати. А вышло…
Когда уже совсем за полночь разошлись ее гости, начался спор.
— Да разве я против друзей! — риторически восклицал он. — Но эти? Где, в какой комиссионке ты их заполучила? — И, становясь в позу этакого надо всем и вся судии, совершенно несвойственную ему и, как сам догадывался, проигрышную, изливал праведный гнев: — Хвастливая трепотня, кто в какой загранице был и что привез, а гонор!.. Друг с другом и то цедят сквозь зубы. Презрительные переглядывания: еще бы, не знаю названий фирм, которыми они бредят. Раз на ногах у меня мосторговские ботинки и вернулся я не из командировки в ФРГ… Такая прелестная женщина и вдруг жена…
Вся гордость поднялась в нем, неукротимая, горькая, обрекавшая его на одиночество, на молчание, которому он еще пытался не поддаться. (Хорошо, мама пяти минут не просидела за столом, ушла. Старательно прятал от нее любые нелады. Но удавалось ли? Во всяком случае, делала вид, что ничего не замечает. Когда же при ней разгоралась ссора — тотчас вставала на защиту Регины, и как же благодарен был ей за это.)
— Я делаю святое дело! — не оправдывался, не объяснял он, но клеймил жестким и в то же время несчастным голосом. — Сотни проб, замеры, экспресс-анализы, практически все сам, лаборант никудышный, никогда столько не работал, зато собрал материал, доказательства. Самое главное — встретил человека умного, отдающего отчет в том, к чему мы можем прийти…
Она пыталась что-то сказать, но его несло:
— Конечно, в понимании подобных любителей шика моя работа ничто. Денег шальных не дает, престижем не пахнет. Конечно, дурак, кто верит во что-то, кроме фирменных джинсов… И какой апломб! — билось и прорывалось ревнивое его возмущение. — «Виталий отдыхал на Золотых песках», «Виталий привез диски с записями…», — уже стыдясь своих обвинений, понимая, что легко может быть обвинен в закостенелом ретроградстве, тем не менее выплескивал он. — Бескостные немужские руки, шкиперская бородка…
— О да, разумеется, — тотчас воспользовалась она его неуверенностью. — Кто носит бороду — дурной человек. Абсолютно бесспорный признак. — И как бы между прочим, тем снисходительным тоном, который приводил его в неистовство: — Если хочешь знать, Виталий умница, у него блестящее будущее. Диплом МАИ, два языка, теперь заканчивает экономический.
«Виталий умница! Виталий заканчивает экономический!» — раскачивалось в сознании, и било, било, и тупо, надсадно отдавалось в висках. Что теперь? Уйти? Уехать куда глаза глядят? Наверное, это был бы выход для нее, может быть, и для него тоже. Но он так торопился в Москву, домой; мечтал покрасоваться проделанной работой, целую речь едва ли не впервые в жизни готовился произнести; наконец, так ждал встречи с нею, с таким изнуряющим нетерпением жаждал ощутить прелесть ее тела…
— На что же существует этот Виталий? По виду никак не скажешь, что студент! — с резкой, издевательской интонацией кидал он. Обидой было наполнено его существо. Обидой и недоумением еще и потому, что позволяет себе недостойные эти вопросы.
— Не беспокойся, у тебя денег не попросит, — роняла она. — А вот ты мог бы, если бы оказался посообразительнее, обратиться к нему и не с такой просьбой.
— Нет уж, уволь. Как-нибудь просуществуем. — Он заметно сник. Обвинения в адрес Виталия жгли его.
— Вот оно, твое безразличие и беззаботность! — не утерпела она.
Он решил промолчать.
— У Виталия немалые возможности, — она хотела заставить раскаяться в каждом его слове и в то же время… Да мало ли что она хотела еще, но прежде всего: пусть спустится на землю и поймет, кто есть кто. — Было бы желание, помог бы тебе найти получше поприще…