Конечно, хорош, слона-то и проглядел. Уже потом, порядочно времени спустя, ожидая приема у высокого начальства в связи с новыми своими экологическими заботами, встретил весьма приятного, разве только чересчур шустрого и любопытного молодого человека — референтом был или чьим-то секретарем, а не то помощником, так никогда и не мог разобраться, но имел отношение к его прежнему НИИ и министерству тоже. Самая же отличительная черта — все про все и всех знал. Он-то и объяснил Сергею с искренним удивлением, хотя и несколько свысока, одновременно задавая свои вопросы и вопросики: «Как, неужели не знали? Да не может того быть! Давно не новость. Как, эта фамилия ничего вам не говорит? Ну знаете!.. И портреты в газетах были, и некролог. Да нет, не его, да вы что, представить себе не могу! А тот ваш дебитор, несостоявшийся герой ваш переведен в небольшой среднеазиатский городок, где его знания используются на местном заводе по производству безалкогольных напитков».
Но это, как уже сказано, Сергей Невраев узнал, когда все ушло на круги своя и остался лишь, так сказать, исторический интерес. В описываемое же время, о, многое еще предстояло Сергею пережить и испытать. Самый разгар страстей, когда началась кампания против шефа и Сергей отказался в ней участвовать. У многих накипело, ждали подходящей ситуации да хорошенького материальца. За Сергея и ухватились. Просили, объясняли, улещивали и требовали. Как не понимает, в его же прежде всего интересах, срочно чтобы отправлялся в министерство изничтожать злодея. Коллектив поможет. Момент наиоптимальнейший. А Сергей ни в какую. Уперся что баран в новые ворота. Ладно, боишься сам, тогда подпиши. И сунули отлично сработанную «телегу». И мотивировано ловко, и острые углы обойдены, заодно кое-какие имена и необязательные фактики опущены, тон сожалеющий и убийственный одновременно — рука многоопытная потрудилась. Но Сергей Васильевич и тут пожелал остаться при пиковом интересе, что, заметим, окончательно и бесповоротно восстановило коллектив против него.
Случаются дни, недели, месяцы, когда сознательно и бессознательно делаешь все непременно во вред себе и своим присным. (Именно во вред — так расценили и Воронов и Регина.) Составил на первый взгляд совершенно без надобности, не говоря уже, что никто его к тому не понуждал, справочку, в которой черным по белому указал, что работа, связанная с исследованием того-то и того-то, которую предполагал использовать в качестве кандидатской диссертации, была им не завершена в связи с неудачами и несовершенством предложенной им методики, а потому он, такой-то, счел своим долгом отказаться как от дальнейшей разработки указанной темы, так и ото всех предварительных наметок. Справочку подписал и снес в профком, где долго не соглашались ее принять, уговаривали, удивлялись и хотели отправить его восвояси. Может человек сжечь сам свои корабли или не может, хотел он крикнуть. Но вместо этого пустил в ход угрозу обратиться в вышестоящую организацию. Угроза подействовала.
Таковы факты, как принято говорить при судебном разбирательстве. Факты, изобличающие полную несостоятельность Сергея Васильевича в качестве борца. Факты, говорящие о нем как о человеке, страдающем определенного рода — да, да, да, не будем бояться слова — «комплексами». Даже по мнению Воронова, относящегося к нему с заведомой приязнью, предугадать или вычислить его поступки представляется маловероятным, а это признак, согласитесь сами, настораживающий.
А проявившееся во всей красе стремление к жертвенности как прикажете понимать, как расценивать? Каждый должен быть ясен. Запрограммирован соответствующим образом. Иначе, что ж, иначе такая вот чепуха, специалист, наделенный, конечно же, кое-какими способностями, в силу некоторых печальных свойств своего характера оказывается за бортом большой науки.
Заходя вперед, скажем, что нечто в духе изложенного здесь резюме, только разбавленное ядовитым туманом, было написано в характеристике, которую получил Невраев, покидая опостылевший НИИ.
А тогда… Что было тогда? И работа, и окружение, и диплом кандидата, который так глупо, так постыдно преподнес другому, — все стало казаться каким-то ненастоящим, понарошечным, что ли. Поехал, помнится, в Приокский заповедник (из задания, которым по милости «злодея» шефа занимался, следовало проверить на тамошних землеройках некоторые штаммы). Самое начало весны, первые числа апреля. Тишина, треньканье синиц, капель на солнцепеке и воздух!.. Вот когда почувствовал и понял, что такое «благорастворение воздухов». И все жарче пригревает солнышко, и длиннее и мягче вечера, тетеревиное чуфыканье, бередящие душу охотника силуэты птиц на фоне догорающей зари, ночной дождь с молниями и дальним рокотаньем грома… И какая-то нежданная, негаданная безмятежность, необремененность, словно после долгой одоленной болезни. Тут еще скрытое и беспрестанно о себе заявляющее возбуждение в природе… Бог ты мой, что же раньше-то, где он раньше-то был? Как мог жить без этих запахов тающего снега, разогретой хвои, синевы теней, наконец, первых робких подснежников на опушке? Еще чувство: вот оно действительно важное, действительно необходимое — тысячи тревожных сообщений со всех концов об уничтожении большею частью бессмысленном, нечаянном, попутном, а то и злоумышленном, варварском убиении природы…