И никак не мог решиться расспросить Ваву. Имени (в тот первый раз как уши заложило) и то не знал. Прохаживался возле театра, а то затаивался в сторонке, высматривал — не появится ли, придумывал эффектные случайности и ловкие комплименты и ни разу ее не встретил.
Никаких определенных действий Жорику предпринять так и не удалось, сроки диссертации поджимали, хочешь не хочешь, взялся вплотную за науку, не засиживаться же в аспирантуре. И правильно сделал. Не переломи он себя, не отлепись от радужных мечтаний… Жизнь, она такая, сегодня дорожка сама под ноги стелется, а завтра, что завтра будет — никому не дано знать. Материалец насобирал для диссертации шикарный, на докторскую тянул, да уж ладно, и так слухи, будь они неладны, о его проказах казанских и кое-каких якобы заимствованиях из кубышки покойного шефа… Находятся жаждущие склоки бузотеры среди ученой братии всех рангов, но при необходимости можно сыскать и на них управу в лице их врагов и противников. Зарубите себе на носу. (Тут еще кассирша возымела намерение замуж за него, иначе — в воду. В Сандунах вон какие бассейны! Легко ли, спрашивается, утихомиривать всякий раз, приводить в чувство?) Годик выдался — за три потянет.
А когда до защиты оставалось всего ничего — с оппонентами полный контакт, подтягивал хвостики, — снова в Большом увидел Регину.
Она уже танцевала «Танец маленьких лебедей», и как танцевала! Разные их па, верчение — он еще не очень разбирался, но ножки! Поворот головы… Сидел совсем близко, в партере. С ума сойти — изгиб шеи и опущенные глаза, чуть припухлые губы, убранные назад волосы, открывавшие розовое ухо… Сорвался перед последним действием — и к трем вокзалам; у каких-то молодцов в кепках с длиннющими козырьками набрал на полсотни роз, скорее обратно, к служебному подъезду, но теперь уже без глупостей: пятерку старухе, восседавшей за столиком при входе, в минуту разузнал, что требовалось, черканул несколько восторженных слов (конверт у многоопытной тоже нашелся), и букет с вложенной запиской был отослан в артистическую уборную Регине Невраевой.
Здраво рассудив, что форсировать события не следует, Жора спокойненько отправился к себе на квартиру, точнее в комнату, которую снимал тогда у милейшей Пелагеи Степановны, Поленьки, благодаря всеобъемлющим заботам которой был избавлен и от коварства кассирши, и, в частности, от хождения по столовым.
Этот период, который мы для удобства назовем вторым периодом его наступательных операций, полон многих безуспешных попыток как-то сконтактироваться с Региной. То казалось, вот-вот, еще немного настойчивости и что-нибудь поэффективнее из его проверенного арсенала — ведь как легко, шутя прямо-таки завязывал отношения в кино, в магазине, да где угодно, — а не то подойти прямо, открыто и с веселой миной: «Вы сегодня как никогда дивно танцевали!», можно и получше, и повдохновеннее, не следует только заранее придумывать, но — чтобы импульс сработал, остановить внимание, вызвать улыбку, слово в ответ, ухватиться и преодолеть… пропасть. То впадал в совершенную ипохондрию, зарекался и ходить возле театра, зарекался надеяться, сочинять свои далеко ведущие прогнозы, которые все одно не исполнялись, крыл в сердцах мужа ее заодно с нею, хотя ровным счетом ничегошеньки о нем в ту пору не знал, и что совсем непостижимо — из какой-то неведомой прежде, унижающей душу боязни не отваживался расспросить да ту же Ваву, которой все про всех известно. Наверняка лауреат, профессор (об актерах крупных с такой фамилией вроде бы не слыхать)… Званий страшился Жора, отличий, — самолюбие его страдало. Но характер есть характер, а настойчивость — добродетель, проходила неделя, другая, и Жора снова дежурил у подъезда артистического, высматривал возле ее дома, притаившись в «Жигуле» с букетом и большой коробкой шоколада, которую так и возил под сиденьем, а цветы, что же делать, преподносил несравненной Пелагее Степановне, Поленьке, чем, пожалуй, даже излишне стимулировал ее нежное внимание и заботливость. Ездил как на работу — точнее, чем на работу. Пока наконец в одно из таких, сделавшихся привычными, почти необходимыми бдений во дворе ее дома не увидел ее выходящей из подъезда в сопровождении не слишком казистого мужчины в берете и спортивной куртке, купленной в каком-нибудь «Динамо», и сообразил, что муж. Не тотчас одолев разочарование и обиду, по многим параметрам обиду (видок у мужа, мягко сказать, никуда! Не то что на профессора, а и на захудалого инженеришку не тянет), подумал: а не подвезти ли их? Напустить веселую приветливость и: «Какая встреча!» И не решился. И правильно не решился, как стало ясно впоследствии. Но вот беда, встреча эта послужила разве что к острейшему усилению жажды, стремления изнуряющего… Чего он хотел, он уже и сам не знал. Понял лишь, что радостной, легкой, необременительной связи ему не добиться.