Мало сказать, вспомнился, — не отпускал ни на час, а тут снова и снова, взрывая стыдом, хуже которого не знал, бился «пустячок» этот в мозгу, в висках, в горле комом застревал. С насмешливой улыбкой, но еще более акцентированным насмешливым превосходством — надо, надо им кое-какую «правдочку» выдать, не о том, так о другом, давно приспело (заодно, может, Сереженька-дружок на наживку польстится, заглотнет):
— Адом нас не испугаешь, на рай мы не претендуем. Мы не из торопливых, но к тридцати годам — степень. Дельно жениться в тридцать пять. В сорок купить дачу, если жена без оной. Пусть мне кто-нибудь скажет, что это плохо! — рассмеялся он каким-то непривычным, жирным смешком.
И, распаляясь больше и больше, не гнушался уже самых парадоксальных мыслей.
— Чем мы плохи? Совсем неплохо делаем свое дело, кстати, и потому, что не превращаем его в фетиш. Вообще не фетишизируем ни идеи, ни людей. Не сотвори себе кумира. Любим прихвастнуть? Фальшивим помалу? Ну и что? Надо себя подавать в лучшем виде. «Тьмы жалких истин нам дороже…»
Опять смешок скользкий и жирный, под которым Сергею чудится, нет — уверен: гадкое что-то зреет.
— Зато в своем кругу мы искренни. И в смысле дела, и в том, что касается любви. Я сейчас хотите? Хотите, открою вам одну веселенькую тайну?
Он приостановился, В голове его четко выстраиваются слова убийственные, сейчас он пригвоздит ими Регину и Сергея. А то все мыслию по древу, вокруг да около. Уставился на этого чудака Сергея, который — словно и впрямь барс перед ним снежный готовится к прыжку — вобрал голову в плечи, а глаза — ха-ха! — испуг в глазах! Явный.
— Спрашивайте меня о чем угодно! — выпалил Жорик, уже испытывая облегчение, — На все отвечу. Честно! Хотите? Ну? Ну?..
Даже ветер куда-то исчез, Только шелест падающего снега о палатку. Сергей из всех Жориных речей уловил, кажется, лишь последний, поразивший своей отчаянностью вызов. С забившимся сердцем ждал он, что дальше. Вопросы самые жгучие вертелись на языке, но гордость и невозможность, немыслимость бросить хотя бы тень на Регину, произнести ее имя не позволили рта открыть. Сергей молчал. Другие тоже ни слова.
— Слишком много людишек развелось, — говорит Жора уже совсем о другом и опускается на спину. — Оттого и плевать на все, и толкотня… — Голос его сел, он прокашлялся. — Ну, да это точно по части Сергея. Ему как-то даже к лицу заниматься вопросами мироздания, — опять снисходительно посмеивается он. — Я человек здравомыслящий, предпочитаю толкаться и получать, что мне надо.
Сергей все еще не пришел в себя. Ничего нет и не может быть ничего, только почему так отвратительно на душе? «Сейчас Воронов за него примется, — останавливает себя Сергей. — Сейчас Воронов разгромит эти пассажи».
Однако Воронов — его последовательность, его стремление не отступать от намеченного берут верх над возможной реакцией: пусть выговорятся, худой мир, верно Сергей заметил, лучше доброй ссоры. Павел Ревмирович помалкивает тоже. Чаще и чаще случалось, что личное его отношение уступало место чисто профессиональной любознательности. Исключение для Паши лишь Сергей: дружба, более того, сердечная влюбленность перешибали любые иные интересы. Но Жора Бардошин, хотя и отстраненно, сгущая, если не утрируя, тем не менее — о себе и своих присных. Не может быть, не должно быть тут Сергея. Так что давай, давай, мысленно понукал его Павел Ревмирович, давай, мастер по сниманию пенок, рассказывай, как-никак срединное звено в науке.
Жора, словно учуял пристальное Пашино внимание, и на него:
— Пашка развел баланду: и Крым ему, видите ли, не Крым, и девушки… А чем еще-то жить? К примеру, у меня что впереди?
И Жора Бардошин, может, оправдаться ему требовалось — что ни говори, каждый в ответе хотя бы перед тем сводом концепций, что приспособил для себя, — Жора Бардошин бодро (ну разве только чуть излишне бодро) начал второй круг своих откровений:
— Корочки кандидатские у меня в кармане, а дальше? За докторскую браться? Да что я, убогий, десяток лет в трубу! Если бы само как-нибудь… Или случай пофортунил. — И оборвал себя: — Времена гениев миновали, теперь кто сумел словчить, тот и наверху. Что, неправильно, гражданин начальник? Ваш опыт об ином говорит? — бросал Жора в наполненный ударами ветра и ответными хлопками крыши полусумрак палатки. И, не ожидая, покуда Воронов или кто там раскачается на ответ, шпарил: — Я, конечно, не отрицаю, встречаются кроманьонцы, которым лишь бы носом в пробирку. Но я-то, братцы, я человек современный, я жить хочу, чтобы, как это…