— Ты чего документы-то? — Паша спрашивает. — Здесь гаишников нету, за нарушение правил Воронов и с документами шею намылит.
— Забыл вынуть. Как вернулся из Одессы, сплошной цейтнот.
— Еще бы! Стенгазета! — совершенно невинно восхищается Паша. — Заголовки никого не мог найти написать, если бы не ты, плюнул бы и отстукал на машинке. Высший класс заголовочки изобразил. Я и не знал, что ты заправский каллиграф. А Фрося? Фросю в полон взял… — И словно бы с удивлением подверстывает: — Как тебя хватает?
Бардошин о своих победах предпочитает не распространяться. Раскрыл паспорт, разглядывает фотографию.
— Посмотри, без усов лучше? В позапрошлом году снимался.
Павел Ревмирович берет из Жориных рук паспорт, поднимает повыше, так виднее, рассматривает:
— Вполне пристойный вид, я бы сказал. Однако усы мужчину украшают. — Протянул паспорт, раскрытый на фотографии, Сергею: — Полюбуйся на нашего удальца в безусом варианте. А с губой ты все ж таки темнишь. Никогда не поверю, чтоб такой ловкий мужчина, акробат, скалолаз и прочее, опять же непьющий вроде бы, и поскользнулся на какой-то лестнице, да так, что зубы проволокой стянули, на губе швы. Рассказывай кому еще.
Сергей нехотя подставил руку. Паша опустил паспорт — и мимо. Куда-то между спальных мешков скользнул. Сергей шарил, шарил, что же делать, привстал и нашел. Какой-то листок выпал из паспорта. Сергей посмотрел внимательнее — авиабилет. Машинально пробежал глазами. Адлер — Минводы синими чернилами выведено, и фамилия Жорина. Не веря себе, чувствуя лишь, как внутри словно оборвалось, сказал:
— Ты, оказывается, в Адлере успел побывать. Когда ты успел?
Бардошин молчит. Кажется, целую вечность. Наконец откуда-то издали доносится его голос:
— Был. Заезжал. Или, точнее, залетал. Покупаться в Черном моречке, как Пашка тут распространялся, захотелось.
Воронов с головою в спальном мешке. Паша впился расширенными глазами в Сергея. Сергей читает и перечитывает фамилию, номер рейса, число, цифры какие-то и не может поднять взгляд на Бардошина.
— Будут еще какие вопросы? — с усмешкой говорит Бардошин. — Или я могу получить свой паспорт обратно?
— Да, конечно, — не сразу отвечает Сергей. По-прежнему не поднимая глаз, чтобы не выдать боль, ненависть, брезгливое отвращение, передает паспорт с вложенным в него авиабилетом.
Долгий, нескончаемый день. Вчетвером в маленькой палатке. Отрезанные бурей ото всего света. Злоба, ревность, отвращение клокочут, буйствуют, переплетаясь с ударами бури, вторя им и подхватывая, перенимая их неистовство, беспощадную хватку, их ярость и азарт. Пусть рухнет все кругом. Пусть буря, пусть землетрясение, пусть адский ураган сметут эти скалы, эти горы, обрушат их в бездну, сотрут все живое, всю подлость и предательство… Пусть гром, пусть молния испепелят… превратят в песок, в грязь… Горы! Горы! Прекрасные, великие и чистые горы!..
Но горы оставались недвижны. В краткие минуты затишья туманно вырисовывались их белые, как привидения, стынущие на ветру пики и лишь кое-где не присыпанные, не убеленные снегом гребни. Безразличные, холодные, замкнутые в себе горы. Не желающие очнуться от своего долгого сна, внять отчаянию и жажде мести.
Нескончаемый мучительный день. Медленная лавина времени неслась, погребая под собой весь его мир, но не отдаляя ни на шаг от той утренней минуты. Что-то они делали, о чем-то говорили, обедали без особого размаха, экономя бензин и продукты. Хоть и превосходные рационы с собой, но погода, вернее, непогода…
Убрали обеденное хозяйство. Воронов-аккуратист настоял, чтобы никаких ложек-кружек не валялось; послушно, без видимой охоты разобрали по рюкзакам. До ночи еще порядочно. Ветер рвет, снег, кажется, целыми тоннами бросает в палатку.
Паша, Павел Ревмирович, помаленьку, полегоньку затеял о детстве своем рассказывать, об учительнице. Кто бы мог подумать, многое совсем начистоту, без утаек, без прикрас. А детство выдалось у Паши скверное. Рано узнал нелюбовь и прочие невзгоды. Воронов время от времени подавал реплики. Сергей — когда уже иначе нельзя.
Порядочно Паша Кокарекин в тот вечер наговорил. Даже сердечные его перипетии, которые за семью замками таил, на свет проглянули.
Впрочем, обо всем этом дальше, дальше.
А теперь немного еще о Сергее, о его переживаниях в ту новую, бесконечно тянувшуюся буранную ночь и о его решении.