— Какая-то неинтеллигентная мускулатура у вас, — говорит Регина, окидывая его оценивающим взглядом. — Что вы умеете? Только по горам лазить? Поддержек балетных не знаете. Умели бы… — Она заканчивает неожиданно: — Сейчас бы носили меня на руках. — И разливается своим внезапно вспыхивающим безудержным смехом.
Жорик с фальшивой бойкостью протягивает руки:
— К вашим услугам.
— Уметь надо. Носить на руках. Желать не значит мочь.
— Давайте попробуем. Вдруг у меня талант?
— Это вы утверждаете или другие? — насмешничает Регина.
— Один приятель в лифте в университете на Ленинских горах ехал на самый верх, девушка с ним, такая дуся, вздернутый носик, глазки. Смотрел, смотрел на нее и говорит: «Девушка, вы когда-нибудь в лифте целовались? Давайте попробуем?»
— И что же?
— Получилось.
— Вы не про себя ли случаем?
Они пикируются еще некоторое время, а там Регина снисходит, показывает ему некоторые простейшие поддержки. Вава принимает горячее участие в обучении. Жорик на седьмом небе и валяет дурака. Сколько ни объясняют ему, делает не так, демонстрируя свою неловкость, старается покрепче обхватить Регину, прижать ее к себе. Регина сердится. Жорик, винясь, склоняется в шутливом поклоне. Когда же Регина, недовольная его фиглярством, отступает, Жорик, сменив мину на самую серьезную, акцентированно серьезную, что тоже может быть воспринято как игра, а может и нет, и в том и штука, опускается на колени и целует серые, чуть влажные от ее ступней голыши.
И следом («Фу, как с цепи сорвался!» — восклицает в нечаянной женской зависти Вава) — феерический каскад дивно удающихся ему акробатических упражнений. Колесо, причем с места, без разбега, затем сальто переднее, еще одно, только чуть коснувшись руками земли, следом пируэт, высокий и эффектный, и, точно придя на полусогнутые ноги, замер с вытянутыми руками. И ведь на песке, на мелкой, не слишком плотной гальке!
Аплодисменты раздаются ему в награду. Увы, совсем посторонних зрительниц. Реакция мужчин однозначна: циркач какой-нибудь, и выставляется. А Регина — вместо удивленных восторгов или хотя бы одобрения, на которые Жорик сильно рассчитывал, как никак в современном балете акробатике находится место, — Регина явно раздосадована, чуть ли не оскорблена.
— Вы, оказывается, еще и обманщик, — без признаков улыбки выговаривает она ему. — Хитрый лис. Я давно подозревала у вас склонность к интригам и притворству.
Жорик изображает полную растерянность. И понятия не имел, что получится. В детстве, в школьные годы, на турнике подтягивался пять раз кряду, стойку выучили делать. Но сейчас? Сам удивлен. Не иначе — вдохновение. Или, что то же самое, — по внушению свыше. Разве Регине не известно, что мы лишь театр теней, кто-то не из нашего мира смотрит на нас, дергает за ниточки и… потешается.
— И что наша планета объявлена космическим заповедником, вы тоже не знаете? — удивляется он. — Сколько ни пытаемся выйти на связь с внеземными цивилизациями, по нулям. В то же время множество сообщений поступает о сверхъестественных вмешательствах в дела и судьбы мира сего.
Регина отмахивается, но момент для ссоры упущен, а она очень бы не прочь как следует его осадить: плут явный, ловчила, лисовин, ишь разошелся! Делать нечего, садится на расстеленное полотенце рядом с Вавой, которая оторопело взирает на Жору. Похоже, ей все еще невдомек, что Жорик заговаривает зубы. Он скромненько устраивается на гальке по другую сторону Вавы.
— А дальше-то что? — не выдерживает Вава. — Куда, какие сообщения? Я кое о чем слышала.
Жорик прикладывает палец к губам:
— Тихо! Строжайше засекречено.
— Да ну тебя!
Рассказывает сама парочку животрепещущих историй. Жорик тоже. Еще похлеще. Объясняя, что слышал от весьма уважаемого, престарелого уже летчика-испытателя. Буквально по полслова вытягивал, и свидетели тому происшествию есть, и некие деятели, как сказано было, «из Академии наук», приезжали, выспрашивали.