Она стояла перед зеркалом и старательно подкрашивала губы…
Нагромождение каменных столбов и башен, пирамид и разорванных на куски поверженных стен — вот она, трудность номер один теперь, когда отказались штурмовать стену. Непонятно, что и как, и где удастся пройти, тем более едва ли не все кругом снегом укрыто. А если подтаял, там уже лед. Натечный лед на скалах — что угодно, но поменьше бы подобных сюрпризов. Одно утешение: дальше выход на гребень, честный, надежный… Пусть свои незадачи, и все-таки гребень.
…Не остатки ли бастионов с боевыми машикулями поверху угадываются там? А беспорядочно набросанные огромные глыбы среди башен? Не они ли служили кладкой некогда возвышавшихся здесь стен? Куда баальбекские квадры, приводящие в недоумение изобретательные головы.
Воображение рисует грандиозные батальные сцены, куски скал, летящие в воздухе, с тяжким грохотом скатывающиеся в пропасть. Трубоподобные вопли звериной ненависти, усилия циклопических мускулов… Потом тяжкие вздохи и предостерегающее клокотание уставшей терпеть Земли. И ее гнев, ее восстание на чад своих, нарушивших ее закон, и как, мешая недра с небом, восстанавливает первобытный хаос и гармонию.
Трещин почти не видно. Не везде удается забить крюк. Уступы, расщелины, годные, чтобы использовать для охранения, встречаются отнюдь не на каждом шагу, не говоря уже, что снегом основательно занесены. Скалы трудные. И очень хорошо.
«И отлично, — рассуждал Жора Бардошин. — Участочки встречаются — безо всяких скидок и накидок не уступят стене. Дурак я, утром малость того, подрастерялся. Вылез из палатки — Воронов, зануда, разбудил — темно, холодно, поглядел — ёмаё! — чистейший белый отвес! Наверху облачко прилепилось. То есть какой-нибудь двадцатиэтажный домик на улицах Москвы перед этой штуковиной — семечки. Там, пожалуйста, углы оконных проемов имеются, балконы, швы — зацепиться всегда можно; тут… Ни фига себе, думаю. А начали собираться, Воронов и выдал свое здоровое решение. Напрямую: опасно, ящиком пахнет. Доктор физмат наук, наперед просчитывать приучился. Но малость того, перестраховщик. От занудства. Но Серега!.. Что он все-таки задумал? Или рассчитывал, что я на стене откажусь сам, и тогда можно будет звонить повсюду, что Бардошин скис, Бардошина мандраж одолел. Сообразил про Регину, да с перебором. И очень хорошо. Замечательно, что я не признался, как оно было в натуре. А ведь совсем-совсем, еще бы немного и… на языке вертелось. Пускай попереживает. Ему полезно. Надо при случае еще поразжечь».
Жора Бардошин после своей лихой победы над Фросей, понемногу, казалось ему, освобождался от той истории. Только рассеченная губа кровянила. Из-за высоты скорее всего. На высоте любые царапины дают о себе знать. И зубы шатались. Но злоба на неудачу не оставляла его. Объектом ее оказывался Сергей.
«Ну и тип! До чего взбеленился, когда Воронов принял запасный вариант. Еще бы немного и — ей-ей — по шее родственничку своему съездил. Эх!.. Я бы ему тогда вложил ума…»
«В общем, я бы ее сделал, стену. Ну, не сразу, с места в карьер. Поспали бы еще часок-другой в палатке, подождали б, пока развиднеется как следует… Сейчас бы как славно со стеночкой любовь крутил!» — хвастался Жора Бардошин перед самим собой. И было с чего.
Техника скалолазания, несмотря на сравнительно небольшой опыт, прочно вошла в подсознание Жоры Бардошина, стала неотъемлемой его частью. Добрую роль сыграло юношеское увлечение акробатикой, ну и, конечно, привычка к риску. Никогда не знал травм серьезных, а то, что случалось с другими, не слишком задевало, сам себе казался неуязвимым. И со стороны нервов — полный ажур. Еще, такая уж счастливая особенность организма, быстро, без внутреннего сопротивления приспосабливается к новому виду деятельности, ищет новизны и радуется ей.
Шофер, ведя машину по крученой разбитой дороге где-нибудь в горах, вовсе не думает, какие педали и рычаги в какой последовательности и как нажимать: глаза видят, руки, ноги действуют. Если бы, встречая препятствие, шофер пытался вспомнить и сообразить, что нажимать и насколько — не миновать ему аварии. Так и с Жорой.
Где, обхватив едва заметный выступ, прильнув, присосавшись к нему грудью, животом, бедрами и медленно перетекая червеобразными движениями; где, расперевшись спиной и ногами (рюкзак, разумеется, на веревке после), и, словно играючи, выжимая себя полусогнутыми ногами; где, просунув ладонь в трещину, сжавши пальцы в кулак и заклинив руку, подтягивал себя на этой руке; где, оседлав чуть выраженный конек, выталкиваясь коленями, — полз Жора, карабкался, взбирался по хитрым, трудным, конечно же, ненамного легче, чем стена, скалам. А уж снегом куда больше засыпаны.