«Дети, которым недостает любви кого-то из родителей, могут привязываться к каким-то вещам, ассоциируемым с ними — что совершенно нормально. Поверь, это ничтожный повод для переживаний, тем более что через несколько лет твоего сына ждет его Величество Переходный возраст — вот тогда-то у тебя будет вдоволь настоящих поводов для волнений», - успокаивал меня знакомый психолог, недоумевавший (как и все остальные), из-за причины моего беспокойства.
Однако никто, кроме меня, не видел тот злобный огонь в глазах моего сына и сжатые до бледности маленькие кулаки, когда я отобрал уточку у Максима.
-Ладно, - произнес я, доставая кошелек. -Пора расходиться.
Егор кивнул с кислым видом — было видно, что наша посиделка, во время которой я то и дело возвращался к тому, что меня беспокоило больше всего, ему не особенно понравилась.
Вызвав такси, я сел на заднее сиденье и поехал в сторону дома. Несмотря на три поллитровые кружки отличного напитка, я был совершенно трезв: даже алкоголь не мог помочь мне расслабиться.
-И все-таки, это не то же самое, - произнес я безвучно, будто отвечая на аргумент Егора о том, что у многих детей есть какая-то любимая вещь.
Не думаю, что мой товарищ, при всей его привязанности к своему однорукому Бэтмену, всегда и везде носил его вместе с собой, брал в кровать и разговаривал с ним по ночам так, будто игрушка ему отвечает. А вот я действительно слышал подобный «диалог», когда поздно вернулся домой и решил зайти к сыну в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи.
В тот вечер я подошел к двери и уже было собирался ее открыть, как различил шепот Максима. Он что-то спрашивал у уточки, которая «в ответ» тихо попискивала как от слабого нажатия, а затем, будто удовлетворившись услышанным, задавал следующий вопрос. Прислушавшись, я разобрал очередной вопрос, который часто задают дети родителям, но обычно слышат в ответ что-то невразумительное:
-Что будет после смерти?
Тихое попискивание, немного более долгое, чем в предыдущие разы.
-Это невероятно! - восхитился Максим.
«Ну все, хватит», - решил я. Что-то мне не понравилось в этом «диалоге».
Решительно распахнув дверь, я быстро вошел в комнату. Максим удивленно посмотрел на меня:
-Привет, пап!
Не говоря ни слова, я подошел к кровати, схватил уточку (которая тут же издала противный писк), лежащую рядом с подушкой и быстро пошел прочь.
-Куда ты ее понес? - встревоженно воскликнул сын.
-Куда надо, - бросил я в ответ, захлопнув за собой дверь.
Мы жили в большом частном двухэтажном доме; в холле на первом этаже стояла большая хитроспроектированная печь, прямо возле лестницы. Спустившись, я открыл дверцу печи, в которой горел небольшой огонь (видимо, жена забросила несколько дров перед сном) и швырнул туда покупку из лавки мистера Морта. Огонь тут же начал облизывать резиновое изделие, будто примеряясь. Под воздействием высокой температуры уточка начала съеживаться, а затем раздался оглушающий писк, тонкой стальной спицей впившийся в мой мозг через уши.
Я захлопнул дверцу, заглушив «возмущение» уточки, однако писк все еще стоял в ушах.
-Что ты с ней сделал? - медленно, чеканя каждое слово, спросил Максим, стоящий за моей спиной.
-Это плохая игрушка, - спокойно ответил я. -Я куплю тебе другую взамен, какую захочешь.
-Другой такой нет! - гневно закричал Максим. -Я ненавижу тебя!
Именно тогда, обернувшись, я и увидел застилающую взгляд злобу в глазах своего сына. Медленно, даже с некоторой опаской, я обошел Максима по дуге и пошел в нашу с женой с спальню. А мальчик все также стоял возле печки сжимая кулаки и метая в меня молнии из глаз.
-Приехали, - от воспоминаний меня оторвал голос таксиста. Расплатившись, я пошел домой.
***
На следующее утро мне в голову пришла отличная, как мне тогда показалось, идея. Через несколько дней у Макса (который, хоть больше и не проявлял по отношению ко мне неприкрытой ярости, но был максимально, насколько это возможно для семилетнего ребенка, холоден в общении со мной) был день рождения, и я подумал, что мне стоит вывезти его куда-нибудь на природу, чтобы поговорить по душам и отвлечь от нашей ссоры. Мой отец пару раз проделывал со мной такое: в первый раз, когда застал за курением, а во второй, когда я на свое пятнадцатилетие заночевал у друзей не предупредив родителей, а утром пришел пьяный в дым. Мое отношение к отцу после этих поездок становилось только лучше, а ему наши разговоры наедине на лоне природы давали надежду, что я перестану вкушать «запретные плоды» в виде табака и алкоголя (делать этого, по-правде говоря, я не перестал, но начал скрывать это так, что отец не узнавал о подобных фактах).