В Тотьму добровольно редко ездили.
Рассказывали, будто какой-то удельный князь, взойдя на берег кристально чистой красавицы Сухоны и увидев на противоположном берегу бескрайние дремучие леса, молвил: «То — тьма». Может, и не было этого, по стоящий в междуречье Сухоны и Песьей Деньги городок как-то уж очень своему названию соответствовал. Особенно по восприятию недавнего столичного жителя.
Десяток казенных домов — и сот шесть обывательских. Гостиницы нет, только постоялый двор. Строения почти сплошь деревянные, дома серые, в три окна. Садов мало. Между кварталами — луга: то ли так всегда и было, то ли пожары создали столь унылый ландшафт. И по контрасту со всем этим — великолепные в своей красоте церкви, около дюжины. В центре — собор с семисотпудовым колоколом и с часами, отбивающими минуты. В версте от города, при слиянии Песьей Деньги и Ковды, — монастырь Феодосия Тотемского с громадной колокольней. Был он некогда местом обитания Евдокии Федоровны Лопухиной, первой супруги Петра I, до пострижения ее в монахини (царь Петр трижды посещал Тотьму). К северу от городка, верстах в двух, солеваренный завод, один из древнейших на Руси.
Когда Лавров прибыл в Тотьму, исправником там был Ефрем Иванович Алексеев, человек с наружностью крайне отталкивающей, а по натуре сплетник и доносчик. 28 февраля он заносит Лаврова в «Ведомость лицам, состоящим под надзором полиции в г. Тотьме».
Первые впечатления от этого уголка России Петр Лаврович сообщил в письме А. К. Шеллеру 1 марта 1867 года. Окончивший в 1861 году Петербургский университет, Александр Константинович печатался в «Современнике», был сотрудником журнала «Русское слово». После их закрытия он принимал активное участие в выходившем с осени 1866 года «Женском вестнике» — журнале, где печатались также Конради, Я. Полонский и где благодаря посредничеству Шеллера Лавров опубликовал свои первые «ссыльные» статьи.
Из письма Лаврова видно: с Шеллером еще раньше было условлено, что он будет посылать Лаврову необходимую для работы литературу. Сообщив своему корреспонденту, что он начинает устраиваться на новом месте, что только сегодня он «переехал на свою квартиру» (в дом Павла Федорова, против рынка), Лавров торопится предупредить его, что вся корреспонденция к нему будет просматриваться, а потому письма и посылки следует направлять на имя приехавшей с ним матери. Уже теперь Петр Лаврович полон желанием деятельно работать: «Времени для работы достаточно, если только буду поздоровее… Пока на дороге схватил кашель и начались головные боли, которых я не знал уже несколько лет. Во всяком случае, думаю завтра же присесть за статью о Спенсере и, может быть, через неделю отправляю Вам ее». Далее Лавров пишет, что в Тотьме есть клуб, где, по слухам, выписывается довольно много газет и журналов, но он пока почти никого из здешних не видел…
Шеллер не замедлил с ответом:
«Многоуважаемый Петр Лаврович!
Очень рад, что наконец-то вы добрались до места. Нет ничего мучительнее этих путешествий зимой… Литературные дела идут по-прежнему тихо и вяло, ни в одном журнале нет замечательной статьи… Ваших статей мы ждем с нетерпением… Все наши общие знакомые живы и здоровы и работают по-прежнему, кто в больнице лечит (это, конечно, о Павле Конради речь идет. — Авт.), кто статьи пишет, а кто, как, например, я, продолжает вертеться с корректурами. Только в последние полторы недели пришлось мне плохо, не мог заниматься, потому что было воспаление глаза. Теперь лучше. Эта болезнь мешала мне видеться с Елизаветой Александровной (скорее всего с Лобовой. — Авт.), которая тоже была нездорова и не на шутку. Обо всем подробно буду писать, когда пошлю к Вам иностранные журналы, покуда жду отзыва о Спенсере для шестой книжки журнала… Желаю Вам сил и здоровья для занятий, будьте, насколько возможно, счастливы.
Искренне уважающий Вас
А. Шеллер. 1867 г., 13 марта».
Статью о Спенсере Лавров подготовил быстро, и в шестом номере «Женского вестника» она была напечатана — «Герберт Спенсер и его «Опыты». Статьи в «Женском вестнике» Лавров подписывал «П. Миртов»: чем мирт хуже лавра?
Довольно быстро Лавров входит в новый для себя круг знакомых — и они хорошо, тепло принимают его. Среди близких ему лиц — Николай Александрович Гер-нет, бывший студент Петровской академии, сосланный «за знакомство с некоторыми из близких знакомых государственного преступника Каракозова» (чудо что за формула!). Лет 27, немного сутуловатый. Узкий высокий лоб, русые волосы, курчавые усики, едва заметные бакенбарды, на горбатом носу синие очки. Родом Гернет из немцев, но языков никаких не знал. Жил он бедно, на шесть рублей, получаемых от казны. Петр Лаврович сошелся с ним, давал ему работу по переписке своих рукописей (и платил, конечно, за это) и даже взял на себя миссию посредника в хлопотах о возвращении Гернета из ссылки.
Другим человеком, вошедшим в окружение Лаврова, был Александр Логинович Линев. В 1862 году он привлекался по делу о сношениях с Герценом и Огаревым, в Тотьме жил с октября 1866 года, работал механиком на солеваренном заводе (прежде был студентом Технологического института). Внешне — некрасивый, грубоватый по манерам, но было в нем что-то очень порядочное, что и привлекало к нему Лаврова.
Ближе всех стала ему Анна Павловна Чаплицкая, полька по национальности. Когда с ней познакомился Лавров, она уже без малого год находилась в Тотьме и было ей от роду двадцать девять лет. По конфирмации наместника Королевства Польского за участие в революционных событиях 1863 года она была выслана из Варшавы в Тотьму бессрочно, под гласный строгий надзор полиции. На службе в Варшаве остался ее муж, но его как будто и вовсе не было. «Поведения хорошего и подает надежду на исправление», — говорилось о Чаплицкой в одном из документов местной полиции, а между тем исправник Алексеев говаривал: «Я ни одной ночи не сплю спокойно из-за этой польки. Я каждый день жду, что она убежит» (как в воду глядел!).
Жила Анна в доме своего брата, лесного кондуктора Л. П. Модзалевского. Была она женщиной умной, обаятельно кокетливой и по-настоящему красивой. Роста небольшого, очень грациозная. На широком лице — выразительные, проницательные глаза. Темные волосы обычно покрыты кружевной косынкой, приколотой красной булавкой. По-русски Анна Павловна говорила хоть и бойко, но неправильно до забавного. Окна в доме она даже днем занавешивала: не хотела стариться, берегла кожу от солнечных лучей…
Лавров был чуть ли не ежедневным посетителем Чаплицкой. Он учил Анну Павловну русскому языку, знакомил с русской литературой, читал ей по вечерам… Насмешливая полячка часто трунила над рассеянностью Петра Лаврова (надо ж, явился к ней как-то без галстука!) и тем самым все больше привязывала к себе.
В общем, и в ссылке жить можно. Конечно, маловато книг. Зато планы — обширнейшие.
О них Лавров пишет, в частности, 23 марта 1867 года издателю «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу. Бывший профессор Петербургского университета, историк средневековья, Михаил Матвеевич Стасюлевич осенью 1861 года вместе с некоторыми другими профессорами отказался от преподавания в знак несогласия с правительственными мерами в отношении студентов. С того времени он и был знаком с Лавровым: сотрудничал в «Энциклопедическом словаре», часто бывал в гостях. Из Тотьмы Петр Лаврович сообщает Стасюлевичу о своем замысле написать большую работу, где речь пойдет и о французских энциклопедистах, и о немецкой философии, и об английских экономистах. Программа большая, а некоторых материалов нет: в Вологде остаться не удалось, «а здесь, в Тотьме, как на биваках, без вещей и без большей части книг». Пока же Лавров в конце апреля посылает Стасюлевичу небольшую статейку под названием «Идеи о классическом и реальном образовании в Англии нашего времени» (она была напечатана в сентябрьском номере «Вестника Европы»). Близко к сердцу принимает Лавров все происходящее в русской литературе, журналистике, научной жизни. Общее впечатление он выражает одним словом: «противно».
После покушения Каракозова и не без причинной зависимости от последовавшей политической реакции в русской литературе и в самом деле наблюдалось, по выражению одного из публицистов того времени, П. Н. Ткачева, «примерное равнодушие ко всем вопросам жизни», а заодно и ко всем «предметам мысли». В статье Лаврова «Современный русский мыслитель, едва ли известный читателю», написанной в Тотьме (до сих пор не опубликованной), прекрасно характеризовалась «мелочность общественной жизни», «муравьиное», по его выражению, существование большинства отечественной интеллигенции того времени: «Когда общество переживает трудную эпоху, когда лучшие люди гибнут или впадают в отчаянье относительно будущности своего отечества, когда политические и экономические вопросы собирают кругом все более мрачные тучи на горизонте, тогда чувствуешь какое-то внутреннее возмущение, вступая в мирный круг филистеров, собравшихся в тихой комнате пред камином, и слушая, как они, с сигарами во рту, проводят долгие часы в живом совещании о кровообращении паука, о новооткрытой надписи в древнем Элевсисе, о перебое звуков при переходе литовского слова в древнегреческое, о том, кто был последний гофбашмачник императрицы Анны Ивановны, или о том, кому именно из знакомых ему дам и девиц адресовал Александр Сергеевич Пушкин найденную без подписи французскую записку 1825 года, где извиняется, что не был накануне на вечере, как обещал». Эти почтенные господа с их муравьиными интересами вполне удовлетворены: небольшой кружок, призрак общественности заменяет им общество…