– Не важно, не думай об этом. Я все сам решу. Уже поздно… – опять начал повторять Боря, но Яна его перебила.
– Да, погоди ты со своим "поздно". Скажи, что за сложности?
Борька вздохнул. Вот еще одна проблема, неужели сейчас придется с ней объясняться?
– Ладно, забудь, – сказал он, тщетно пытаясь отстранить Яну.
– Ты что же мне не доверяешь?
– Да причем тут это? – Боря уже понимал, что она не отступится. Придется раскрыться, а уж там пусть решит сама, нужны ли ей эти проблемы. – Человек, которому я отдал делать деталь, попросил внести изменения в чертеж. Вот я сейчас посижу за компьютером и все сделаю.
– Ну и зачем ты это делаешь сам? Я рассчитывала, что ты мне это поручишь, я же начинала, мне проще продолжить.
– Хорошо. Вот замечания, – согласился Боря и протянул ей листы с замечаниями. – Он просил выслать потом на электронную почту. Впрочем, я сам это сделаю. Ты только подготовь, что там нужно будет, когда сможешь. Сегодня, конечно, уже поздно.
Яна внимательно посмотрела на пометки Мирзо одну за другой, согласно кивая и произнося: "Угу". Потом перевела взгляд на электронный адрес, чему-то ухмыльнулась и спросила Борю:
– Он сказал для какого станка нужен чертеж?
Боря удивился, что Яна задала такой вопрос, тут же отметив, что не зря она взялась за чертеж, видимо уже есть опыт.
– Нет не сказал. Я и не спросил. Возможно, что лазерный. А это важно?
– Не особо. Он что-то еще говорил передать?
– Да нет… – замялся Боря.
– Может какие замечания, на что внимание уделить?
– Ну, сказал, что тому, кто рисовал это, нужно ГОСТы повторить, – ответил Боря, ему было не очень удобно рассказывать про это, но Яна лишь весело усмехнулась и сказала:
– Я возьму это на себя. Тут на пару часов дорисовать. Завтра утром отправим обновленный чертеж.
– Спасибо тебе огромное! – искренне обрадовался Боря.
– Я сегодня пораньше, – сказала Яна и помахав в дверях на прощание ушла, забрав с собой бумажные чертежи.
– Пораньше? – обратился Боря к закрытой двери. – Да ты уже два часа как переработала!
***
Наутро мне удалось чуть-чуть расшевелить своё, как мне казалось, безжизненное тело. Подлый удар Черноклюва выбил меня из колеи. Из всех действий я смог лишь неспешно побродить, поплавать и пощипать травку. Вот и весь набор. Хорошо, что гусям много не надо, пищи всегда достаточно. И потянулись долгие дни. Я не мог ничем их скрасить. Меня не радовали ни вдруг установившаяся теплая погода, ни распускавшаяся зелень вокруг. Летать я не мог и это угнетало больше всего. Я был скован в движениях. В первые дня три мог передвигаться лишь на десяток метров. Потом ходить стало полегче, болей уже не было, даже возобновил с почти прежней регулярностью чистку оперения. Но моё правое крыло совершенно меня не слушалось и висело как плеть, доставая до земли и оставляя на ней след во время моих недолгих блужданий в поисках свежей растительности.
Такая резкая смена деятельности подорвала интерес к жизни. Я возненавидел всё вокруг. Особенно гусей с их неторопливой жизнью. Они каждый вечер прилетали на это озеро и оставались на ночь. Раньше для меня было развлечением поплавать среди них, чувствовать себя частью стаи. Но сейчас я только раздражался. Я уже не подплывал и не проявлял никакого интереса ни к кому. Мне было обидно видеть, как они могут летать, да и вообще, радоваться жизни. А я не мог, и это раздражало. Дошло до того, что я заранее, зная время их прилёта, прятался в высокой траве и старался не попадаться на глаза. Гуси меня, конечно же, замечали. То один, то другой бывало забредали или заплывали куда-то подальше и натыкались на меня, но этим всё и заканчивалось, потому что в основном это были состоявшиеся пары, которые разыскивали место для будущего гнезда. Я их не интересовал.
Однако, я ждал их возвращения каждый день. Кроме них, у меня никого не было. Я это понимал. И единственный, кого стоит держаться – это гуси. И когда они возвращались, наряду с другими чувствами я испытывал горькую радость. Гуси стали улетать всё реже и реже. И недели через две-три вовсе перелёты прекратились. Гусыни либо уже сидели на гнёздах, либо пока их обустраивали, а гусаки-отцы расхаживали неподалёку, помогая своим женам и охраняя кладки.
По истечении трех недель после получения травмы, способность ходить ко мне вернулась полностью. Я уже не уставал, как в первые дни. Вот только крыло по-прежнему слушалось плохо, но я уже мог его легко укладывать в штатное место на спине и даже разводить оба крыла в стороны и помахивать ими. Но для полёта этого было недостаточно. В отличие от левого крыла своё правое я до конца не ощущал, и редкие боли передавались в позвоночник при попытках активного движения поврежденным крылом. Я знал, что только ежедневные тренировки помогут восстановиться быстрее. И я занимался, как мог. Я делал зарядку, массировал крыло клювом, потряхивал им. Ветеринарных знаний у меня почти не было, но я применял то, что знал о медицине в целом. Я понимал, что кровоснабжение – это основной залог успеха. Поэтому в любых обстоятельствах я заставлял себя не лениться и занимался самолечением. Увидев результат, что за три недели я уже почти мог летать, я воспрял духом. Но отправляться к Борьке не торопился. Прошло полтора месяца с момента, когда я от него убежал. Вряд ли он на прежнем месте и дожидается меня, как я полагал раньше. И если это так, то я успею ещё с ним увидеться, судьба она такая. В любом случае я во чтобы то ни стало найду место нашего лагеря и даже, если никого там не окажется, оставлю какой-нибудь знак, на что буду способен сообразить своим птичьим мозгом.