Боря забрался на крышу машины, пытаясь поймать сотовую связь, но попытки оказались тщетными. Он начал перелистывать старые переписки и увидел в посланных сообщениях кому-то отправленный свой контакт. Борька улыбнулся: это сделала Люда, отправила себе. Неизвестно зачем она это сделала, но в любом случае стало веселее. Так он просидел еще минут пять, затем встал, оглянулся вокруг, рассматривая пустынную, но прекрасную лесотундру. Спрыгнул с крыши, уселся за руль и помчался в Москву.
В то же самое время председатель Белоголов Николай Николаевич распекал свою строптивую дочь:
– Не будет у вас счастья, поверь мне! Вы разные совсем. Ты здесь выросла, он – в Москве. Ничего общего нет и не было.
Люда смотрела в окно и совершенно не думала о том, что сейчас говорит отец. Такой разговор происходит уже не в первый раз. С нее довольно предыдущих споров. Отец всё равно не поймет. Но она его жалеет, потому что знает, что отец боится остаться совершенно один. После смерти мамы он сильно изменился. Стал ревновать абсолютно ко всем не местным парням, потенциальным женихам. Запрещал ей даже выходить из дому. Но здесь-то она не дала себя запереть. Показала характер. Отец понимал, что часто стал перегибать палку, но уже не мог остановиться в своих нравоучениях. Он искренне считал, что желает добра только ей, что с ним она будет оставаться в безопасности. Но, в сущности, думал только о себе. И Люда не выдержала и на этот раз:
– Ну, что ты меня постоянно одергиваешь? Сам же помнишь, как все вышло с Шуркой. Хочешь еще? Теперь меня все сторонятся. Боятся Шурку.
Отец смутился, но все же сказал:
– С Шуркой было неправильно, не по-нашему, не по-людски, что ли. Но есть же другие.
– Кто? Кто другие? Назови хоть кого, все тупые или мямлики. А Шурка не идиот и знает всегда чего хочет и часто добивается. Жалко его.
– А этот твой москвич, не слюнтяй разве? – ополчился Белоголов.
– Ты его совсем не знаешь! Прыть не везде нужна, – протестовала дочка.
– Еще не хватало, чтобы ты на всяких телят западала! – гнул свое председатель, а Люда сжала губы, судя по всему, сдерживая колкость. Отец решил немного смягчить разговор: – И он не наш, он москвич. Москва далеко. Ну, кому ты там нужна? А здесь я найду тебе хорошую работу, всё родное.
Дочка устало и с жалостью посмотрела на него и глубоко вздохнула.
Отец колебался, размышляя о чем-то, говорить или нет. В конце концов решился:
– Шурку не бойся, не тронет. Ударился он сильно… И… В общем, помешался слегка.
– Что случилось? – удивилась Люда такой новости.
– Не знаю. Вроде бы ударился… С Михалычем в поле ходил. А вернулся уже лежачий. Синяк на пол лица. Не знаю. Хочешь, у Машки спроси.
– Вот еще, – выпятила губы Люда. – Надо мне очень о Шурке беспокоиться. Поделом ему. Жаль, что не сдох.
Отец укоризненно покачал головой.
Глава 4. Север зовет вновь.
В дальнейшем мне уже не приходилось загонять Афродиту исполнять родительские обязанности. И тяжесть вины понемногу начала сползать с моих гусиных плеч. Но только я успокоился, как навалилась новая забота – вороны. Они летали всюду. Стоит только зазеваться, как какая-нибудь точно наведается в гнездо. Они, словно коршуны, летали низко над землей и высматривали плохо прикрытые яйца. Вороны безжалостны. Редко какой матери удавалось вернуться и застать хотя бы одно яйцо не расклёванным после посещения гнезда вороной. Многое зависело от маскировки. Трава и пух, это всё, чем обладали гусыни. И этим материалом они старались как можно более искусно прикрывать яйца. Но и каждый гусак, отец семейства, тоже трудился, не зная усталости. Лисы – вот враг, достойный мужчины. Если на ворон достаточно просто шикнуть, то такой метод не проходил с рыжими наглецами. Но я их не боялся. С высоты человеческого анализа я знал, что нужно действовать решительно и нападать первым. Мне ещё не попадалась лиса хитрее меня. Прежние встречи с ними научили многому. К тому же неудачное расположение гнезда, которое выбрали по неопытности Афродита и Черноклюв, заставляли всегда быть начеку. Таким образом я стал выполнять обязанности по охране Афродиты и её потомства. Но я знаю, это продлится недолго, и Афродита, как только вылупятся птенцы, тут же покинет это место и забьётся куда-нибудь подальше. Я снова ей буду не нужен. И никому не нужен. Эх, снова тоска схватила за грудь. Скучаю я по Борьке, да и вообще по человеческой жизни.