– Значит, правду про тебя Сема рассказывал: непростой ты, – сказала Маша, опять также низко, как в первый раз, наклонившись к решетке. А я вновь заволновался, учуяв ее аромат. Кто она Михалычу? Какая-то родственница, судя во всему, сестра. В любом случае ему повезло хотя бы от того, что такое прекрасное существо живет в его доме.
Михалыч приехал к вечеру. Я услышал его мотоцикл еще задолго до приезда. И почему-то шуганулся. Мне на минуту показалось, что все уже в курсе, что я гусь-человек, и потому решил, что надо бы прибраться в клетке, дабы не увидели последствия исследований своей тюрьмы. Я уже наметил пяток способов, как можно выбраться: поклевал тут, потеребил там. Поэтому быстренько прибрал щепки и другой мусор, который точно не могли создать нормальные гуси. Впрочем, мои тревоги были напрасны. Никто ничего подозрительного даже и не пытался усмотреть. Михалыч бросил взгляд на клетку и снова скрылся за углом. Вдруг залаяла собака. Причем собака лаяла с таким остервенением, будто увидела кого-то очень ей ненавистного. Послышался голос Михалыча, успокаивающий собаку. Ага! Значит собака его. Это ухудшает положение. Выбраться запросто из клетки уже становится сложнее. Впрочем, если она на привязи, то ничего страшного нет. Но если не на привязи, то биться с ней мне не очень хочется. Судя по голосу, там что-то большое. Скорее всего, лайка. Из-за угла показался Михалыч, но уже не один. За ним шел Шустрый. Он не выглядел таким же шустрым, каким я его помню. Слегка прихрамывая, со старческой тростью в руке, он медленно плелся за Михалычем, безучастно на все поглядывая. Михалыч подвел его к клетке.
– Вот, Шур, погляди, помнишь его? – обратился он к Шустрому, но при этом глядя на меня.
Глаза Шустрого на миг широко раскрылись и лицо перекосила маска злобы. Но всего лишь на миг. Когда Михалыч повернулся к нему, то ничего не увидел. Но я видел. И запомнил этот момент.
– Нет, ничего не помню, – вяло ответил Шустрый. – Гуси, как гуси. Много таких, все они одинаковые.
– Да посмотри же получше, – не отставал Михалыч. – Гусь, да не простой гусь. Разве не помнишь кольцо на морде?
– Ну, кольцо и кольцо. Ни о чем мне это не говорит. Ты лучше воды принеси, как-то притомился я.
– Присядь-ка, – пробасил Михалыч и подставил Шустрому полено. – Устал чай поди. Ничего, поправишься.
Как только Михалыч скрылся в избе, Шустрый подпрыгнул, как ошпаренный и попытался ткнуть меня палкой. Но я ждал от него пакости, поэтому он промахнулся. Тогда его злоба перекинулась на Афродиту и детей. И он начал яростно их молотить. Сквозь обрешетку это ему сложно удавалось, но все же по паре ударов они получили. Я стал громко кричать и схватился за палку, не давая Шустрому возможности ей воспользоваться. Конечно же, это ненадолго. Шустрый выдернул палку и вновь хотел меня ударить. Но за его спиной возник Михалыч. Шустрый тут же нашелся, что сказать:
– Твой гусь напал на меня! Я только подошел еще раз взглянуть, как он тут же хватанул меня за ногу, ладно хоть только за палку цапнул. А-то бы штаны уж точно порвал.
Михалыч в ответ улыбнулся:
– Ну, вот видишь, он тебя узнал! Значит, скоро и ты узнаешь. Ладно, поживи у меня денька три. Вижу, на пользу пойдет. Память-то и вернется, – потом уже потише, но твердо добавил: – Только насчет Машки помни! Я не шучу!
– Михалыч, ты ж меня знаешь, я ее уважаю. Сказал всё, значит всё.
– Да, я тебя знаю, поэтому и предупреждаю. Иначе пеняй на себя.
– Да куда мне сейчас. Вон видишь: я же и комара-то прихлопнуть не всегда успеваю, – и Шустрый вновь устало сел на полено. – Утомился я что-то, пошли в дом.
Собака опять залаяла. Значит, лаяла она на Шустрого. Не мудрено, и я бы залаял. Неужели Михалыч не видит, как Шустрый им манипулирует? Наверное, будучи человеком, я бы тоже этого не почувствовал. А вот от моего гусиного мозга ничего не скрылось. Я думаю дело в том, что мое нынешнее ухо способно различать тонкие нотки интонации, выдавая все худые замыслы Шустрого. Я начал думать, что же делать дальше? При наличии Шустрого всё резко усложняется. Нужно бежать и как можно скорее. Наверняка, он всё помнит. Контузия от моего удара прошла. Вон он как лихо подскочил. И злобу свою так глубоко затаил, что как только прорвется – будет большая беда. Ладно, допустим за ночь я расшатаю доску. Далее смогу выбраться наружу. Отсюда не видно, но, допустим, вокруг дома плотный забор – Михалыч человек деловой, мог же и озаботиться, – тогда, если быстро, то выход один: перелететь через забор. Жаль, проверить не могу, хватит ли длины перьев для взлета. Впрочем, нет. Вообще весь план ни к черту! Моя молодежь вообще еще ни разу не летала. И куда, спрашивается, они полетят? Я уже летал неумеючи. Лететь можно, но, если вдруг ветер или забор на пути – не перелетят. Учиться же надо на ровной площадке. А так и разбиться можно. Да еще эта собака! Хоть явно она на привязи, но план все равно не подходит. Ничего не поделаешь, останемся пока ждать, но на стороже.