Из дома почти выбежала Маша, за ней поспешал Михалыч.
– Машка, стой! Ну, остановись же! Давай поговорим, – пробасил Михалыч, останавливая ее за руку.
Маша резко остановилась и выдернула руку:
– О чем тут говорить? Зачем ты ему сказал пожить у нас? Привез посмотреть – посмотрел, всё – вези назад. Нужен он мне тут больно!
– Успокойся! Ничего же не случилось, – пытался оправдываться Михалыч. – Видишь же: немощный он. Ну, куда я его повезу на ночь глядя?
– Как привез, так и увози. Ты даже со мной не посоветовался. Вечно так делаешь.
– Ну, Маш, ну давай хоть до завтра. Я же ему уже сказал, что останется, – продолжал извиняться Михалыч. – Вдруг ему плохо станет, куда его девать-то в дороге? А завтра председатель приедет на своей машине, заберет. На машине не так трясет. Ну, Маш.
Маша плотно сжала губы. С укоризной взглянула на Михалыча. Шумно вздохнула и сказала:
– Ладно. Но чтобы завтра не то, чтобы ноги, чтобы духу его здесь не было!
Михалыч улыбнулся:
– Вот спасибо. Вот такую я тебя больше люблю, – и растопырил руки для объятий.
– Иди уже, – ответила она более спокойным тоном. – Ублажай его. Не то передумаю.
Михалыч поспешил удалиться. Но все же крикнул с порога:
– Ты там поаккуратнее с ними. Гусак Шурку уже успел потрепать. Как бы глаза не выклевал.
Маша подошла к нашей клетке и без какого-либо страха склонилась над сеткой, уронив с уха непослушную прядь.
– Такой вот братец у меня, – произнесла она, глядя на меня. – Да ты не бойся. Завтра председатель приедет, обработают вас. Они умеют, ты ничего и не почувствуешь.
Почему-то при этих словах я вздрогнул. Я не сомневаюсь, что все браконьеры умелые забойщики. И нас они, как она сказала, "обработают" тоже умело, пикнуть не успеем. Почему только она так спокойно об этом говорит? И поесть не забывает давать. На убой так бы не кормили. Словом, во мне затеплилась надежда, что "обработают" – вовсе не означает, что лишат головы. Ох, лучше бы она продолжала говорить. Такой ласковый голос журчит, как ручеек с вкусной водицей, пьешь – не напьешься. Да и информации бы побольше. Девушка о чем-то задумалась. О чем-то серьезном. Жаль со мной не поделилась. Даже начала хмурить брови. Я гоготнул, пытаясь отогнать ее невеселые мысли. Маша вздрогнула и улыбнулась мне, обнажив ослепительно белые, ровные зубки. Улыбалась она восхитительно.
– Не скучайте, скоро все закончится, – сказала она, помахав мне рукой. И убежала в дом.
Итак, завтра. Значит нужно торопиться с побегом.
***
Борьку выдернули из послеобеденного сна. Он уже успел создать себе новый режим, хоть немного помогающий скоротать время вынужденного безделья. Но в домик ворвался возбужденный старик сторож и так же, как в прошлый визит Михалыча, засуетился и залепетал:
– Вставай, сынок! Приехали. Тебя кличут.
– Кто приехал? Зачем? – отозвался Боря, потирая заспанные глаза. Не любил он просыпаться в суматохе, при этом совершенно не понимая истинную причину такой спешки.
Но сторож уже ничего внятного не смог произнести. Он совал Борьке его одежду и обувь, поторапливая и помогая застегивать.
"Не иначе царь какой пожаловал", – невольно с усмешкой пришло на ум Боре.
В лице царя оказался лично председатель Белоголов Николай Николаевич. Он с невозмутимым и слегка недовольным видом восседал на пассажирском кресле УАЗика "буханки". На приветствие москвича кивнул головой. А вот Михалыч, поджидавший Борю возле двери машины, оказался гораздо приветливей. Он крепко пожал ему руку и, не задавая лишних вопросов, как, впрочем, ничего и не объясняя, махнул рукой, мол, садись.
"Садись, так садись. Значит так надо. Михалыч плохого не предложит", – решил Борька. Он уже полюбил этого басовитого силача. Всё у него по делу и ничего лишнего.