На пасху вечером Федор повстречался в своем проулке с рябым низкорослым парнем, на вид лет 20-ти. Он видел, как парень вышел из Захарова двора, и догадался, со слов деда Пантелея, что это Захаров работник. Парень поровнялся с Федором, и тот первый затеял разговор:
— Здорово, товарищ!
— Здравствуй, — нехотя ответил тот.
— Никак у Захара Денисовича в работниках?
— Ага.
Федор подошел поближе, продолжая расспросы.
— Давно живешь?
— Четвертый месяц с зимы.
— Почем же платит?
— Рупь и харчи, — парень оживился и заблестел глазами. — Гуторют, што дед за трояк тебя сладил и на евонном ходишь, правда, аль брешут?
— Правда.
— Нагрел меня Захар-то… — огорченно заговорил парень, — сулил набавить, а сам помалкивает. Работать заставляет, как про́клятого, — уже озлобляясь загорячился парень, — в праздники то же самое… Свою одежу сносил, а он ни денег, ни одежи не дает. Вишь в чем на пасху щеголяю? — Парень повернулся задом, и на спине его, сквозь расшматованную вдоль рубаху, увидел Федор черный треугольник тела.
— Как тебя звать?
— Митрий, а тебя?
— Федор.
Из Захарова двора донесся гнусавый голос хозяина:
— Митька! Што ж ты, сволочь, баз не затворил?.. Иди загоняй быков!..
Митька вспугнутым козлом шарахнул через плетень и, выглядывая из густой крапивы, поманил Федора пальцем. Федор перелез плетень, выбрал в саду место поглуше, и усадив рядом Митьку, приступил к агитации.
Каждое воскресенье вечером уходил Федор на игрища и там знакомился с другими ребятами, работавшими батраками у хреновских богатеев. Всего по поселку было 18 человек батраков, из них 15 молодежи. И вот эти-то 15 батраков стянул Федор в кучу и положил начало батрацкого союза. Уйдя с игрищ, где парни из зажиточных дворов охальничали с визгливыми девками, Федор подолгу говорил с ними, убеждая примкнуть к комсомолу и принудить хозяев к заключению договоров. В начале ребята относились к словам Федора с насмешливым недоверием.
— Тебе хорошо рассосуливать, — кипятился сутулый Колька, — у тебя хозяин в роде апостола, а доведись до мово, так он за комсомол да за договор вязы мне на боксвернет!..
— Небось, не свернет! — возражал другой.
— И свернет, ежли будешь один! А ты думал как? Один палец, к примеру, ты мне сломишь ажник хрустнет, а ежли я все их да в кулак сожму, тогда сломишь? Нет, брат, я тебе этим кулаком жевалки вышибу!.. — под дружный хохот говорил Федор. — Вот в такой кулак и мы должны слепиться. Довольно мы хозяевам за дурняка работали! Все вы получаете: кто рупь, кто полтину, а я трояк и работаю легче вас!..
— Верно-о-о!.. — гудели голоса.
Собирались обыкновенно ночью, за гумнами, и просиживали до кочетов. На пятое воскресенье Федор внес такое предложение:
— Вот што, братва, вчера поделили траву, не ныне-завтра зачнется покос, давайте завтра об‘являть хозяевам, пущай повышают жалованье и заключают договора, а нет, мол, бросим работу!..
— Нельзя так! Дюже круто!..
— Нас повыгоняют!
— Без куска останемся!..
— Не выгонют! — багровее закричал Федор. — Не выгонют затем, што на носу покос! Гайка у них ослабнет без работников остаться!.. Нельзя так жить! Батрачком спрашивает: вы как наняты? Один говорит: „мол, я хозяину родня“, другой — „живу по знакомству“. А за вас, окромя вас, никто хлопотать не будет!
После долгих споров на том и порешили.
Наутро поселок заволновался и загудел, как встревоженный выводок оводов. Вот-вот покос, а в самых богатых дворах забастовали батраки…
Утром Федор, услышав крик, выбежал за ворота.
Захар Денисович с ревом выкидывал на середину улицы пожитки Митрия, а тот с решительным видом собирал их в кучу и глухо бубнил:
— Погоди, погоди! Просить будешь, да не вернусь!..
— Провались ты к чортовой теще, штоб я тебя стал просить!..
Увидев Федора, Захар Денисович повернулся к кучке зажиточных мужиков, о чем-то горячо толковавших на перекрестке, и, надувая на лбу связки жил, заорал:
— Хрисьяне!.. Вот он смутьян, заправила ихний!.. В дреколье ево — сукиного сына!..
Федор, сжимая кулаки, торопливо пошел к нему, но Захар Денисович, как мышь, шмыгнул в ворота и трусливо заверещал:
— Не подходи, коль жизня дорога!.. Разнесу!..
— …Как хотите, воля ваша, а я свово работника прогонять не буду! По мне, пущай он будет партейный, лишь бы дело делал. Договор — тоже не расчет… Накину я ему трешницу на месяц, пущай, а ежли он уйдет — у меня на сотни убытку будет!..
— Правильно, кум!.. У меня вот баба захворала, с кем я должон управляться?..
— Я тоже так кумекаю.
— Вот што, братцы!.. Заключим с ими договора, набавим жалованье, как по закону, в неделю один день пущай празднуют… Ты, Захар, молчи!.. Тебя суд припрег платить 30 рубликов! То-то оно и есть!.. До поры до времени и нам с рук сходит!
— Чево там попусту брехать! Раз подошло такое дело, значица, надо смиряться. На трюшнице урежем, а сотни терять… Эка глупость-то!..
— Теперь попробуй найми!..
— Обожгешься!
— Пущай будет так!
— А этого подлеца, какой разжелудил их, проучить надо. Ученый какой нашелся, язви его…
— Федька, ить он комсамалист!.. Он когда у меня жил — всю душу вымотал! С ножом за мной по двору гонял, спасибо рабочие отбили, истинный бог… Да теперича попадись он мне…
— Мой сыняга говорил, они посля игрищу за Федотовым гумном собираются. Там он их наставляет…
— А што ежли двум — трем перевстреть ево с колышками?..
— Поучить надо! Штоб этой нечистью и не воняло!
— Захар Денисыч, ты пойдешь?
— Господи! Да я с великой душой!.. Мне бы колышек какой потяжельше…
— До смерти не будем.
— Там видно будет! У меня, как сердце разыграется, держись!
— Сколько нас? Трое, што ль? Ну, пошли!..
Вечером дед Пантелей, видя, что Федор собирается куда-то итти, улыбаясь, сказал:
— Ты, в рот те на малину, сидел бы дома. Заварил кашу, так не рыпайся!..
— А што?
— Тово, што ушибить могут!
— Небось!.. — засмеялся Федор и задами пошел к гумнам. На этот раз ребята собрались не скоро. Часа два прошло в разговорах. Настроение у всех было бодрое и веселое. Обсудив положение, поделились новостями и собрались расходиться.
— Идите врозь, штоб люди не болтали, — предупредил Федор.
Ночь висела над степью дегтярно-темная, тучи, как лед в половодье, сталкивались и громоздились одна на одну, громыхал гром, за лесом чертила небо молния. Федор отделился от остальных ребят и пошел прежней дорогой. Сначала он хотел пройти задами, но потом раздумал и свернул в свой проулок. Присев над плетнем, он хотел закурить, но порыв сухого, горячего ветра потушил спичку. Сунув цыгарку в карман, Федор подошел к воротам. Он ничего не ожидал и не видел, что сзади крадутся двое, а третий стоит, карауля на перекрестке…
Едва лишь взялся за скобку калитки, как сзади кто-то крякнув махнул колом: удар пришелся Федору по затылку. Глухо застонав, он всплеснул руками и упал возле ворот, теряя сознание… · · · · · ·
Деда Пантелея нещадно кусали блохи. Долго ворочался, кряхтел, потом скинул на землю овчинную шубу и совсем уж собрался уснуть, как вдруг с надворья послышался стон, топот ног, и приглушенный свист. Свесив ноги, он прислушался: свист повторился. „Федьку застукали!“ — мелькнула у деда мысль. Прыгнув с постели, он ухватил со стены древнее шомпольное ружье, из которого стрелял на бахче в грачей, и выбежал на крыльцо. Возле ворот кто-то протяжно стонал, топотали ноги, сочно чавкали удары… Подняв курок, дед выбежал за ворота, рявкнул: