1.1
— Нет ничего короче зимних ночей...
Молодой человек поднял глаза к очагу в надежде увидеть говорившую, но там пылало лишь яркое пламя. Жар наконец подобрался к столу, где он сидел на убогом, но крепко сбитом стуле, и ему пришлось даже ослабить узел шерстяного шарфа. Теперь он передернул плечами уже не от холода, а потому что вдруг усомнился, что действительно услышал чей-то голос. Быть может, эта мысль, абсолютно глупая в снежном декабре, пришла к нему сама? Отсутствие хозяев начинало раздражать.
– Меня зовут Вацлав Венгер, – сказал он, когда перешагнул порог избушки. – Я собираю по деревням народные песни.
Вацлав привык обходиться без лишних подробностей. Никого не интересовало, что он с середины лета объезжает трансильванские деревни в надежде собрать как можно больше народных песен, пока те окончательно не канули в лету, и записать все варианты нотаций к ним. Трансильвания оказалась шибко богатой на фольклор, и летняя поездка затянулась аж до середины декабря. Пришлось втридорога покупать у заезжих цыган тулупчик, и с каждым новым морозцем желание возвратиться в теплую Вену разгоралось в Вацлаве все сильнее и сильнее. Трактирщик обещал свести его со сведущими людьми. Возможно, эта запись станет в его тетради последней. И так их набралось уже на три полноценных сборника, а оплатят ему, дай бог, один.
Вацлав собирался ужинать, когда к его столу подлетел посланный за ним парнишка. Любопытство взяло верх над голодом, и собиратель, побежав за провожатым, в спешке схватил не ту тетрадь. «Пришло время начать жизнь с чистого листа...» – так начиналась первая и единственная запись в тетради, коряво написанная под стук колес отбывающего с венского вокзала поезда. Порой избитые фразы обретают новый смысл! Вацлав Венгер оставил мысли о карьере музыканта и впервые не взял в дорогу скрипку. К двадцати двум годам человек уже выходит из возраста, когда дозволительно писать в дневниках сантименты, и еще не дорастает до того, чтобы превратить дешевый блокнот в хранилище умных мыслей. В поездку Вацлав взял последние сбережения, потому решил записывать дорожные наблюдения, надеясь продать издателю в качестве путевых заметок.
Вацлав несказанно удивился, когда шустрый парнишка провел его мимо последнего двора в деревне.
– Не беспокойтесь, господин, здесь недолго. У мельницы возьмем лошадей.
– До мельницы ходу с четверть часа будет, – возразил Вацлав на ломаном румынском, оглядывая заснеженную дорогу.
– И того меньше, – не принимая возражений, бросил парнишка. – Держитесь колеи, мой господин.
Одолженные в трактире сапоги болтались на озябших ногах. Не хватало только потерять их в снегу и схватить воспаление легких. Вокруг деревьев залег глубокий снег. Коли повезет, провалишься лишь по колено. До снегопадов Вацлав успел посетить несколько горных деревенек, но сейчас предпочитал держаться в низинах, где сподручнее было передвигаться на санях.
Парнишка, не в пример трактирным завсегдатаям, оказался неразговорчив. На все вопросы отвечал одно: «Сами увидите, мой господин». Лошади действительно ждали у изгороди оседланными, но мельника Вацлав не увидел.
– Ты его сын, что ли, будешь?
– Меня из милости держат, – ответил парнишка сухо, и Вацлав отказался от дальнейших расспросов, хотя провожатый успел порядком разбередить его любопытство.
На вид не дашь и пятнадцати. Смазлив, что девка на выданье. Глазища темные, так в душу и лезут. Щеки, что свекла, на морозе горят. Вороньи кудри ни один гребень не возьмет. Порты новые. Из милости такие не дают. Из-под волчьего тулупа выглядывает рубаха с богатой вышивкой. Да и лошадки на мельничьих не похожи. На седлах узоры слишком красивые выдолблены. Служит парнишка явно не у мельника. У чьего же очага ему выпадет счастье послушать румынские куплеты на этот раз?
Вацлав не был приучен к верховой езде, и неловкость, с которой вскарабкался в седло, не укрылась от паренька.
– По снегу ногами не пройдешь, – сказал тот, будто извиняясь, и еще пуще разрумянился.
Вацлав промолчал, надеясь, что песни с лихвой окупят предстоящие мучения. Небо нынче светлое, без снежных облаков, и на обратном пути луна будет светить в полную силу. Хотя лошади, вдруг подумалось Вацлаву, должны, пожалуй, видеть в темноте получше людей. Впрочем, при непогоде его не погонят из гостей: румыны достаточно гостеприимный народ.
Парнишка тем временем подтянул стремена и попросил Вацлава не натягивать поводья слишком сильно. Лошадь и вправду сама пошла вслед за товаркой, и наезднику оставалось лишь мерно покачиваться в седле. Животные не торопились, как и проводник, потому Вацлав успел изрядно продрогнуть, пока они добрались до избушки, прикрытой пышной снежной шапкой. Внешне жилище выглядело крайне негостеприимным, зато внутри приветливо трещало пламя. Парнишка остался с лошадьми снаружи. Гостя встретила хозяйка. Правда, Вацлав разглядел лишь темный силуэт, а то, что это женщина, понял лишь по голосу, попросившему маленько обождать. Извинение было брошено так скоро, что даже музыкальный слух Вацлава не сумел определить возраст хозяйки.