И Вильгельм уже видел, как расползается под его ногами пропасть, обнажая пылающие языки падения.
***
Леа оставался подле короля, но понимал, что нужно что-то предпринять. Он случайно встретил главу торговой гильдии – Альбера – человека толстого, богатого и умного. И, заобщавшись с ним, получил весьма непрозрачный намек на существование заговора, который должен был свести не Вильгельма с трона, а…
-К черту всякий трон, - раскрывал Альбер ему позже. – Народ сам в состоянии решать свою судьбу! Пусть у власти стоят лучшие, вопреки крови!
Леа эти речи пьянили. Но он умел не поддаваться.
-Вот ты, - заходил тогда Альбер с другой стороны, - без родословной. Я тоже. и многие из наших! Но они добились чего-то! А эти? Родились от нужного имени и все! Дороги открыты. Это ли справедливость?
Леа не сразу уступил, но уступил.
***
Леа не выступал открыто до самого решающего дня. Когда уже все было окончательно пройдено до точки невозврата, он обнажил свою сущность и принялся воевать против прежних своих хозяев с горячностью, доказывая народу и всем, кто сомневался, что заслуживает места в новом мире.
В новом правильном мире!
Ему удалось быть в первых рядах. Однако когда завязалась борьба, когда запылали пожары, когда полилась кровь, Леа вдруг понял еще кое-что: всем, кто идет впереди конец.
А хотелось пожить в новом мире!
И Леа, воспользовавшись своим умом и некоторыми давними тайнами, принялся стравливать между собою народных лидеров, чтобы они, борясь друг с другом, оставили в покое его, не тронули.
-Понимаешь, - говорил Леа Мэтту – молодому и амбициозному человеку, который единственный выступал за самую презираемую часть общества, которую другие мятежники не брали даже в расчет и это стало их ошибкой, - они никогда не дадут тебе слова! Ты – покровитель бедноты, ты защитник отбросов и они…такие же снобы, как был король и как всякие графы.
А тому же Альберу, что занимал в дни нового мира, дни еще неокрепшие, далеко не последнее место, говорил:
-Мэтт, защищающий права отбросов, опасен! Те, кого он защищает – преступники, проститутки, контрабандисты, нищета… что принесут они добродетельным гражданам?
Так Альбер, а вместе с ним и многие поддерживающие его лица, восстали против Мэтта.
-И стало их меньше! – хмыкнул Леа, которого не мучила совесть, потому что вопрос был в выживании.
А потом говорил опять жрецу Луала – Кеноту, что вовремя сменил сторону:
-Они не чтут Луала и Девять Рыцарей Его. они подменяют законы неба на законы книжные!
А законнице – Эде, что пришла из числа Дознавателей, вещал иначе:
-Эти жрецы желают забрать власть закона!
Но Эда была равнодушна к борьбе за власть. Она верила только в закон и с нею не сработало это, она возразила лишь:
-Если Кенот или кто-либо еще из жрецов нарушит закон, я отправлю их на казнь!
Но Кенота же задело и борьба между законом и богом заставила новый мир расколоться снова. А потом Леа стравил новые блоки и снова заговорил. В конце концов, рука мести добралась и до него и кто-то стал говорить уже против его имени, но тут…
Отвратительная удача! От разоблачения и падения Леа спасло то, что в грызне между собой, первые лидеры мятежа, что так желали перестроить мир, забыли совсем о конкуренции, о том, что не только они хотят власти и были сметены второй волною, вторым рядом…
Леа было тридцать пять лет, когда первая волна была разрушена и утоплена в крови, а он уцелел!
***
Леа было тридцать семь, когда он смирился окончательно: он больше не успевает. Да, странное дело, теперь его регулярно обставляли. Теперь с ним не считались, он не успевал уследить за всем. Силы покидали его стремительно.
Чтобы не быть опозоренным, Леа удалился прочь от кипящей столицы в провинцию. Но и в провинции многие помнили его еще по столичным делам, а потом приняли его без одобрения.
Леа было тридцать девять, когда он совершил последний обратный шаг и оказался в Луалом забытой деревеньке, почти такой же, из которой пришел когда-то. И здесь он с ужасом осознал, что несмотря на скорое свое выдвижение, и выживание, остался одинок.
Он ни разу не влюблялся и, ни разу не позволял себя любить.
У него не было друзей, так как всегда думал о выгоде от знакомства и легкие сентиментальные выходки, проходящие периодами, были ничтожными.
Оставшись без деятельности, он стал угасать и никак не мог понять, почему это происходит именно с ним. тогда Леа завел собаку – из числа охотничьих гончих. Назвал ее просто и лаконично – Друг, и гулял с нею часами, разговаривал, вызывая насмешки и косые взгляды у измученного строительством нового мира народа.