Она знала человека, способного найти иголку в стогу сена, зацепившись за самый ее кончик. И не хотела встречи с ним.
Солнце село час назад, в соседних домах светились окна. Еще через час здесь не останется ни одного пятнышка света, за исключением фонарей в начале и конце улицы. Клаксвуйк, насчитывавший почти пять тысяч (целых пять тысяч!) жителей считался городом, но ложились и вставали здесь, как на ферме. То ли сумерки так на нее подействовали, то ли проведенный с Сёреном день (и вечер), но Метте чуть ли не впервые забыла сделать одну важную вещь: проверить, на месте ли маленькая палочка, которую она обычно подкладывала под дверь. Если бы кто-то вошел в дом в ее отсутствие, палочки бы не было.
Мужчина сидел на стуле за ее кухонным столом, устроившись так, что его не было видно ни из окна, ни с крыльца дома. Как он и рассчитывал, Метте заметила его только, когда дважды повернула ключ в дверном замке. Он предупреждающе покачал головой, и она осторожно отпустила ручку двери.
Сделала два глубоких вдоха. Положила сумку на пол. Повесила куртку на крючок в прихожей и прошла на кухню. Села напротив него.
— Здравствуй, Греттир. Не ожидала увидеть тебя здесь.
Он в ответ чуть приподнял уголок рта и продолжал рассматривать ее с тем же ледяным выражением лица.
— Здравствуй, Хильд. У меня почему-то сложилось впечатление, что ты все-таки ждала.
Он отвел в сторону полу куртки, показывая торчащую из внутреннего кармана рукоять пистолета. Что ж, он не ошибся. До сегодняшнего дня этот самый пистолет лежал у нее в изголовье под матрасом. А еще было несколько ножей: в холодильнике, в ванной комнате в шкафчике для полотенец, под кухонным столом. Метте осторожно провела пальцами под столешницей, но наткнулась лишь на обрывки скотча.
Промелькнувшее на ее лице отчаяние заставило Греттира улыбнуться чуть шире. Кажется, ему нравилось то, что происходило сейчас на этой маленькой кухне. Эта улыбка разозлила девушку и заставила выпрямиться и расправить плечи.
— Ну, тогда добро пожаловать, — сказала он. — Хочешь чего-нибудь? Воздуха? Воды из-под крана?
Греттир кивнул в сторону спальни:
— Хочу, чтобы ты собрала свои вещи, самые необходимые. И приняла душ. От тебя разит мужиком.
— И что? Я взрослая женщина и уже три года живу самостоятельно. Я никому не обещала держать свой веночек на привязи.
Ее аргумент не произвел никакого впечатления:
— Скажешь это Орвару сама. Кстати, хорошо, что твой парень не зашел в дом, иначе мне пришлось бы убить его.
— Сёрен хороший человек! И он здесь совершено ни при чем. Он ничего не знает.
— Правильный поступок.
— Никто ничего не знает, Греттир. Я никому не говорила.
— И это тоже правильно. А теперь сделай еще одну правильную вещь. Собери сумку и смой с себя его запах, раз не хочешь, чтобы твой Сёрен заплатил за твою глупость.
Она хорошо помнила Греттира, одного из друзей ее бывшего возлюбленного. Он, как и Орвар, умел уговаривать. Секрет, как однажды он сам признался, был прост: надо сделать два предложения, плохое и еще хуже. Когда-то она приняла это за шутку и посмеялась.
На секунду у нее мелькнула мысль попросить его о милосердии. Пусть скажет Орвару, что не нашел ее. Завтра она уйдет в рейс, потом может перейти на плавучую базу, в конце сезона вернуться на материк, с первым самолетом улететь на Аляску. А там завербоваться на краболовное судно. Работа тяжелая, опасная, но заработок за один сезон поможет ей перебраться в другое полушарие и…
— Греттир, пожалуйста, — прошептала она.
Он бросил на нее спокойный взгляд:
— Вымойся хорошо, Хильд. Поверь мне, сейчас тебе не стоит злить Орвара.
Он что, действительно заботился о том, чтобы его друг был в хорошем настроении, когда станет убивать ее? В любом случае, просить дальше было бесполезно: Греттир был верен Орвару и готов выполнить любой его приказ.
— Иди, Хильд, — с нажимом повторил Греттир. — Больше просить не стану.
Хильд… это имя вернуло ее на три года назад. Она развернулась и на негнущихся ногах прошла в ванную.
Она сидела на корме яхты и всерьез размышляла, не прыгнуть ли ей за борт. Останавливало одно: Греттир стоял в нескольких шагах от нее и не спускал с нее глаз. Затем подошел и сел рядом.
— Надень капюшон, простудишься.
Какая разница, хотела сказать Хильд?
— Не все ли равно, умру я с температурой или без?
Она не высушила волосы после душа, и теперь голова мерзла на октябрьском ветру. Впрочем, простуды Хильд не опасалась. Она не болела. Вообще. Никогда. Так что придется умирать здоровой.