— Просыпайся, сука, мы только начали,— произносит Шин и, несколько раз проходясь по щекам Сон Хену неслабыми ударами, сжимает его подбородок.
Глаза напротив проясняются не сразу. Хосоку приходится надавить на рану в бедре, чтобы заметить, как эта боль приводит в чувства. Хену дергается, осознавая свое положение, но стоит всмотреться во взгляд Шина — замирает. Зрачки Хосока затапливают радужку глубокой необъятной тьмой, которая расползается и ширится вокруг, заставляет покрыться липким потом до желания содрать кожу своими же руками. Потому что в глазах Шин Хосока ни единой трещины. Потому что в нем нет ни единого осколка, напоминающего о той сломанной раздавленной кукле, беспомощной тенью мелькавшей на экране мобильного, кажется, еще вчера. Перед Хену сейчас тот самый знаменитый палач Лебона, который всегда отплачивает кровью за малейшие проступки.
— Теперь тебе не смешно? — спрашивает Хосок, извлекая из пистолета магазин и медленно пересчитывая оставшиеся патроны.
— Я не боюсь боли, — с вызовом бросает Сон, едва ли сдерживаясь, чтобы не поморщиться от тянущей боли в ноге и затылке.
— Уверен?
Голос Шина сочится ядом, он смотрит исподлобья, пристально так, не меняясь в лице, и щелкает вставленным обратно магазином. Этот щелчок словно подает сигнал к началу. Хосок закатывает рукава рубашки, дергает Хёну за цепь на себя и, наклонившись к левому уху, со змеиным шипением усмехается:
— Зато ты боишься меня, – И спускает курок, в упор засаживая пулю в правое плечо.
Хену вскрикивает, сжимает зубы и матерится. Руку словно опускают в кипящий металл, кровь пропитывает рубашку, расползаясь жирным горячим пятном, а он жмурится до цветных переливов перед складками повлажневших век и встряхивает головой, пытаясь подавить боль от заходящегося взрывами сердца.
— Думаешь, если проделаешь во мне пару дырок, сможешь забыть, как я трахал твою блядь? — прерываясь на рваные вдохи, начинает Хену, — Думаешь, он забудет, что это твоя вина? Не обольщайся. Он умрет с ненавистью к тебе, потому что от твоей любви рождаются только жертвы, а его боль множится и растет. Потому что ты не способен любить, Хосок-а.
Сон жалеет о сказанном практически моментально, хоть он и знает, что попадает точно в цель. Шин выпрямляется, сжимая пальцы уже не на цепи, а на горле Хену еще крепче и сильнее, чувствуя, как внутри скребется и царапает глотку душащая перманентная ярость. Она закипает и концентрируется вокруг Хосока с пугающей скоростью, в его глазах что-то неуловимо меняется, и Сон инстинктивно подается назад в попытках уйти от соприкосновения с чужой ненавистью.
Хену за свою жизнь видел многое, но он впервые начинает бояться кого-то вот так, когда не способен даже самому себе объяснить причину своего страха. Мир вдруг сужается до микроскопических размеров, а ужас выжигает на подкорке уродливые пенящиеся кратеры, раскалывая ровную поверхность сознания крупицами восходящей боли, когда Хосок пятью выстрелами сверху вниз методично превращает руку Сона в один бесполезный кусок мяса.
От раздирающего вопля закладывает уши, но Шин даже бровью не ведет, он отходит на пару шагов назад и смотрит на корчащееся тело с холодным презрением, не получая ни удовлетворения, ни чувства исполненной мести. Потому что даже этой крови будет мало, чтобы смыть с его Хенвона последние воспоминания.
Хену скулит, не в силах терпеть. Эта боль, что палка о двух концах — по крупицам вытягивает жизнь, погружая в темноту, но тут же пульсирует, расползаясь от кончиков волос до кончиков пальцев, и не дает забыться, ядерными вспышками возвращая в реальность.
— Я предупреждал тебя, — равнодушно отзывается Хосок откуда-то сбоку. Опрокидывает стул на пол, тяжелым ударом ботинка заваливая его на спинку, и присаживается на корточки перед Соном, даже внимания не обращая, что чужая кровь забрызгала его с ног до головы.
— Я хочу размазать твои мозги по этому подвалу и всему твоему району, но такая смерть будет слишком большим подарком для тебя. Я похороню заживо всех, кто с тобой связан, потому что за все, что ты сделал, расплатиться не хватит даже жизнями всего твоего клана. Ты сдохнешь здесь, в грязном паршивом подвале, захлебываясь собственной кровью, и каждая следующая секунда покажется для тебя вечностью. Запомни мое лицо, потому что я — твоя смерть.
Хосок, не глядя, делает контрольный выстрел в грудину, прошибая тонкое легкое, наблюдает, как Хену хрипит и задыхается в сгустках своей гнилой крови, и поднимается. Отбрасывает ненужное больше оружие, стирает со щеки бордовые капли, в итоге только сильнее размазывая их по лицу и рукам, и выходит, не оборачиваясь.
You must pay for everything in this life, one way or another.
Кихен сидит на холодном бетоне парковки и брезгливо морщится на пятна крови, оставшиеся после предыдущих гостей. Судя по всему, гостей было чересчур много, так как парковка буквально залита кровью и в некоторых местах она все еще свежая. Ю подташнивает, и парень еле сдерживается, чтобы не вывернуть себя наружу прямо на бетон, морщась от неприятных спазмов в желудке.
Все эти четыре дня Кихен провел в личной тюрьме Шин Хосока на -2-м этаже SHTower, не имея ни малейшего представления о том, что творится «наверху» и был ли вообще штурм и как он прошел. Все эти дни Ю думал только о Хосоке. Не о том, что именно от руки или по приказу Шина парню суждено умереть, а о том, не ранен ли Хосок и как он вообще себя чувствует. Кихен не может забыть это обидное «Ты болен» из его уст. Парень сглатывает и часто моргает, пытаясь отогнать мысли о Шине.
На парковке кроме Кихена находится Джухон, который, прислонившись к мустангу, курит сигарету, выполняя свой постоянный ритуал, прежде чем приступить к казни. Ли как будто нарочно курит медленно, играя на нервах жертвы, которая смиренно сидит и ждет, когда уже это мучительное ожидание закончится. Недалеко от мустанга стоит эскалад с еще тремя парнями, которым не терпится вернуться в центр, а не тратить прекрасное солнечное утро на очередную жертву Шин Хосока.
Ю не хочет умирать так. Парень думает, что лучше бы он погиб во время разборок или в автокатастрофе, но никак не на этой парковке и не от рук ненавистного Ли Джухона. Но Кихен знает, что умрет, и ему не страшно, а, скорее, горько. От дум парня отвлекает голос наконец докурившего сигарету Джухона.
— Ну что, за все надо платить? — ухмыляется Ли и, подойдя к Кихену, за шкирку поднимает того с земли, и сажает на стоящий недалеко стул.
— Можешь меня не привязывать, — понуро говорит Ю, не поднимая голову.
— Я ненавижу тебя и считаю самым худшим представителем человеческой расы, но несмотря на все это, я убью тебя быстро. Правда, не обещаю, что будет не больно, — язвит Джухон и достает свой любимый нож.
— Я передам привет Им Чангюну, — Кихен поднимает глаза на Ли и улыбается. Джухон резко и размашисто бьет парня по лицу, и улыбка сразу же окрашивается в красный.
Последовавшую дальше тишину на парковке вдруг прерывает звук колес двух автомобилей, притормозивших рядом с эскаладом. Из черного седана BMW выходит Ли Минхек и твердой походкой направляется к двум парням в центре парковки. На Минхеке идеально сидящий на нем темно-синий костюм, а некогда блондинистые волосы перекрашены в цвет темного шоколада. Вообще, парень выглядит так, словно сошел с обложки модного журнала, как будто он и не проводил в изгнании столько времени.
— Ты каким образом тут оказался? — зло спрашивает Джухон и вертит нож в руке. Кихен в недоумении переводит взгляд с Джухона на Минхека и облизывает кровь с губ.
— Я приехал за тем, что принадлежит мне, — четко говорит Ли и, подойдя к Кихену, останавливается напротив него. Ю, все еще ничего не понимая, смотрит на парня удивленным взглядом.
— Какой же ты грубый, — недовольно бросает Ли в сторону Джухона и пальцем стирает оставшуюся на губах Ю кровь, которую потом слизывает со своего же пальца.
— Какой же ты вкусный, — ухмыляется Минхек, смотря прямо в глаза Кихену.