– Целую ночь, представляешь?
– А при чем тот звереныш? Он же еще маленький.
– Всякий маленький волк становится большим... – Рыбаком Раиса оказалась удачливым, и вот уж пятая, пожалуй, самая крупная рыбина радужно засверкала на солнце. – Впрочем, все это ерунда. А вот уха будет шикарна-ая! Идем, Буран! Займемся ужином. Хозяин твой что-то не в форме.
Станеев смотрел ей в спину, беззвучно шевелил толстыми губами, словно шептал заклятье. Уже наверху она оглянулась, подождала и подала ему руку. Станеев счастливо заулыбался, ухватился за эту руку и не выпускал ее до самой избушки.
– Я очень рад, что ты приехала. Я так рад, что... – Станеев забылся и слишком сильно сжал ее руку.
– Что готов раздавить мои пальцы, – улыбнулась Раиса и осторожно высвободила руку.
– Извини... я... но ведь это так далеко... – Станеев совсем запутался, понес какой-то вздор. За месяцы одиночества он совсем отвык от людей, не читал газет, не слушал радио и даже перестал листать те немногие чудом сохранившиеся у него книги. С людьми, кем бы они ни были, Станеев вел себя естественно, никогда в разговоре не сбивался, не краснел, а тут вдруг почувствовал, что лицо его раскалилось, что язык заплетается, а мысли путаются, да еще вспомнил некстати, что и некрасив, и одет чуть ли не в отрепья. Хотя и выгоревший свитер, и старенькие джинсы сидели ловко на нем и были выстираны и аккуратно заштопаны. Отвернувшись, он разгладил пузыри на коленях, прикрыл ладошкой заплату на локте. Раньше такие вопросы Станеева не занимали. Он мало думал об одежде и еще меньше о своей внешности, и всякий человек – будь то мужчина или женщина – прежде всего был для него товарищем и собеседником. Интерес к людям ничуть не убавился, пожалуй, стал еще больше. Так откуда же, черт ее побери, эта робость? С Раисой знакомы давным-давно, подружились еще при жизни Ивана Максимовича Мухина. Ну так и прими ее как самую дорогую твою гостью и не полыхай раскаленной своей рожей. Раскраснелся – того и гляди затрещит борода, от нее и сам огнем займешься. Здесь разные бывали, и ты не краснел. Вот и держись, чухонец, с достоинством, хотя бы ради былой дружбы.
– Далеко? – Она рассмеялась. Как давно Станеев не слышал женского смеха! – От Ганина шел вертолет. Я попросила высадить меня здесь. Полчаса лету. А ты почему не бываешь на острове?
– Я думал, ты... я думал, вас уже там нету...
– Куда же я денусь? Все там же...
«И одна?» – чуть не вырвалось у Станеева. Он спохватился, прикусил язык, боясь услышать ее ответ. Вдруг скажет: «Нет, не одна». Ну и что? Если не одна, – значит, пришло ее время... Сколько же можно быть одной? Ей уж давно пора замуж. Тот же Ганин...
– Хотела уехать, – не глядя на Станеева, призналась Раиса. – А не могу... почему-то не могу...
Она склонилась над чурбаком и принялась потрошить на нем рыбу. Буран лежал рядом, морщился, когда чешуя или капли крови попадали ему на морду, фыркал, слизывал кровь, выворачивая язык то вправо, то влево. В янтарных, в грустных его глазах отражались красные всплески огня.
– Ну что, дружок, тебе скучно? – Раиса потрепала пса за уши, легонько шлепнув его по холке. – Пойди погуляй. А то разжиреешь.
«Спасибо!» – Пес перемахнул через костер и, став на четыре лапы, оглянулся на женщину, прыжком выразив все свои слишком сложные для собачьего существа чувства.
– Молодец! – похвалила Раиса.
В ответ ей раздался дальний лай. Буран стремительно ввинчивался в пространство, ослепнув от необъяснимого счастья, лаял тишине, небу, солнцу, лесу и всей земле о том, что жить чудно, упоительно, когда вокруг тебя такие прекрасные люди. Жаль, что понял он это поздно. Но другие-то, случалось, и жизнь прожив, ничего подобного не испытывали.
Он мчался и мчался и глубоко, сильно дышал, зорко и по-хозяйски оглядывая подведомственную ему территорию. Пес добродушно, вполсилы гаркнул, вусмерть перепугав косого, и пробежал дальше. Он был сыт, был счастлив оттого, что познакомился с удивительным существом, сильным и властным, с женщиной, которую хозяин называл Раисой. Он был великодушен хотя бы потому, что без нужды никого не трогал. Если б эта женщина навсегда осталась в лесу! Хозяин так одинок, так неустроен! Ведь даже у волка есть волчица... Волчица?! Уррр!
Буран снова вздыбил шерсть, обнюхался... Нет, волком не пахло. Сам себя раззадорил.