– Да воздух здешний... он так чист, что хочется лечь под выхлопную трубу и подышать, – с натугой вымолвил Водилов, вытирая заслезившиеся от трудного кашля глаза.
– Бобров видел когда-нибудь?
– А как же, видывал... на картинках.
Года три тому сотрудник института экологии Леня Меньков привез из Уржума пару бобрят, сам выбрал для них место и попросил Станеева вести за ними наблюдения. Станеев не только следил за зверьками, но и помог им выстроить домик, соорудил дренаж и небольшую плотину. Бобры прижились и расплодились. Но их поселение могли обнаружить двуногие звери, любители бобровых шапок и воротников.
– Чего надулся? – дружески толкнул его локтем Водилов. – Показывай бобров-то, если они у тебя не синтетические.
– Нет... Пока еще нет, – помрачнел Станеев. Илья затронул самое больное его место. – Но доживем, быть может... Помнишь, у Истомы Игнатьича медвежонок был? Прикармливал я его. А потом сюда перевелся. Медведь к людям на буровую пришел. Его из окна в упор расстреляли...
– Не понимаю я: то ли звери очеловечились, то ли люди озверели... – задумчиво пожевал губы Водилов.
Тропинка, четко высвеченная солнцем, нырнула в сумрачный ельник, и, пройдя через него, они оказались в распадке, густо заросшем черемухой, жимолостью и смородиной. Внизу тренькал еле приметный ручей, к которому лоси выбили копытами глубокий ход.
– Хочешь – напейся. Вода тут не городская, – остановившись у родничка, сказал Станеев и первый припал к ручью.
Водилов не слышал его, рвал горстями черемуху и жевал вместе с косточками острыми рысьими зубами, и трубил, словно лось в охоте, и мотал головой. Станеев, напившись, взбежал на гривку. Здесь, величавый и древний, начинался могучий лиственничный лес. У сухого замшелого пня Станеев остановился, почтительно шаркнул ладонью по спилу и начал считать годовые кольца.
– Эту молния расщепила,– сказал он Водилову, лицо которого было вымазано черемуховым соком. – Я спилил ее, пустил в дело.
«Он чем-то Истому напоминает!» – глядя на друга, думал Водилов, и в его памяти светло и печально оживали те давние и невозвратимые времена и люди, ставшие теперь легендой. Но из всех из них, знаменитых и безвестных, может, самым легендарным был Истома, волосатый и мудрый, как лесной бог. Он же был и самым земным. Каждый, кто видел старика, проникался к нему симпатией. А сам Истома отметил из всех бывавших у него людей одного Станеева, бича, искателя приключений, умирая, завещал ему избушку и дело свое – простейшее дело: заботу о всякой живой твари, о дереве и о травинке, о родничке и о море – словом, о жизни. Станеев принял наследство без робости, не транжирит его, а преумножает, но слишком задумчивым стал и нервным. Человека в лесу преследуют, бежит он, сбивая погоню со следа. На ветку наступит – треснет ветка, и человек, сам себя напугав, заозирается, юркнет в траву и замрет... Вот так и Станеев, хоть и не гонится за ним никто, а взгляд неспокойный, скользит но кустам, словно боится увидеть там недоброго человека.
И все же плечист он и жилист, под кожею ни жиринки, ступает легко, но сторожко, хрящеватые уши чутки как локаторы. Где уж угнаться за ним Водилову! Конторская жизнь и одышка, появившаяся за последнее время, дают о себе знать. Что-то внутри не в порядке. Илья предполагает – туберкулез. Врачам не показывается, лечит его народными средствами. Еще обнаружат, упаси бог, какую-нибудь пакость, и будешь до конца дней чахнуть от одного сознания, что болен, и носиться с этой болезнью до конца дней своих по клиникам, по санаториям. «Доскриплю без эскулапов. А если придется умирать, умру и без их содействия», – отбивался Водилов, когда Елена отсылала его к знаменитым специалистам. Работая в журнале, она перезнакомилась с уймой нужных людей и всегда могла использовать эти весьма полезные знакомства. Впрочем, иногда случались срывы. Один из знакомых Елены подсказал ей тему для диссертации, другой помог эту тему разработать, а двое других гарантировали благополучную защиту. Ее оппонентом был профессор Корчемкин, которого Водилов знал еще по Лебяжьему.
– Илюша, – показывая газету, сказала как-то Елена, – Корчемкина-то в членкоры избрали!
– Туда ему и дорога, – зная, что Иван Корчемкин талантливый и работящий мужик, Водилов этой новости ничуть не удивился. Да и не до членкоров ему было: он катал на спине Витьку.