– Не только! Не только журнала, – нажал Горкин. – Если вашу статью, я берусь ее подготовить... подпишет какой-нибудь корифей...
– Может оказаться, что мы ошиблись... Не стоит заранее шуметь. Давайте лучше наоборот: сначала докажем, потом шум поднимем.
– Решай сам, – отозвалась Раиса и села подальше от света. – Тебе виднее.
– Решим все вместе. И, собственно говоря, уже решили, предпочтя Белогорью остров.
– Но вы позволите мне... отредактировать ваши записи? Я уверен, вскоре они понадобятся.
– Редактируйте. Но не забывайте, что прежде всего вы главный геолог.
Горкин нахмурился, оттолкнул чай.
– Я не в упрек, Эдуард Григорьевич, прости! – начал оговариваться Мухин. – Я только хотел сказать одно... одно... – Мухин растерянно постучал пальцем по лбу, смущенно признался: – А вот что одно, не помню. Старость!
«Если стар – зачем женился на этой женщине?» – поставив их мысленно рядом, Горкин нашел, что Раиса не пара Мухину. В экспедиции есть только один человек, кому может подойти эта женщина.
«Чего он хлопочет? Уж слишком старается!» – наблюдая за Горкиным, думала Раиса.
И людей, и огней, ими зажженных, в Курье поубавилось. Остались вагончики геофизиков, механический цех и два-три мухинских домика. Но Горкина, брившегося перед зеркалом, это не занимало. Он брился, насвистывая куплеты тореадора, и все глядел на свое отражение. Через окно, то удаляясь, то приближаясь, светила ранняя звездочка. С помощью зеркала Горкин повелевал этой звездой: мог устранить ее, мог сдвинуть на лоб или на грудь.
«Звезда должна быть на груди!» – решил Горкин и подмигнул человеку в зеркале. Этот человек его понимал. Этот человек ему нравился. С ним можно вольно расстегнуть ворот, о чем угодно посудачить. Это – друг, который никому не проболтается.
– Слушай, старина, – Горкин снова подмигнул отражению, – мы тридцать шесть лет вместе и не надоели друг другу. Не странно ли это?
– Нет, не странно, – столь же ослепительной улыбкой и подмигиванием отвечал ему собеседник. – Мы с тобой – тень и свет...
– Ну, ну! Кто тень?
– Да, если угодно, я, – мудро уступил зеркальный двойник. Он вообще был покладист.
– Тень и свет... – хмыкнул Горкин. – Неплохая гармония! Что ж, выпьем за это!
Он освежился, достал коньяк и налил перед сном традиционную рюмочку.
Коньяк ежемесячно посылал отец. Разумеется, за наличные, с учетом почтовых затрат. Такого рода обмен – товар – деньги – заменял им обременительную переписку. Посылка, полученная из Одессы, оповещала, что папа Горкин, бухгалтер на ликероводочном заводе, благополучно здравствует. О том же свидетельствовал денежный перевод Горкина-сына.
– За сморщенное яблоко! – вытянув уставшие за день ноги, сказал Горкин-младший и кивнул двойнику. Двойник понимающе усмехнулся.
Звезда, отраженная зеркалом, сияла там, где положено быть звезде, – на лацкане. Звезда сулила успех. Прижав ее пальцами, Горкин вспомнил отцовскую притчу. Героем притчи был ловкий юноша, который спас от разбойников чародея. Чародей привел его в тайный сад. Там, среди множества пышных деревьев, росла искривленная старая яблоня с тремя плодами. «Сорви желтый, – сказал благодарный волшебник. – И ты станешь умным». – «А разве я глуп?» – усмехнулся юноша. «Тогда красный сорви. Он даст тебе богатство». – «Мое богатство – ум», – снова возразил старику юноша. «А вон тот сморщенный плод даст безраздельную власть над женщинами...» Волшебник еще не договорил, а юноша сорвал плод и проглотил его вместе с семенами.
– Какое из яблок выберешь ты? – испытующе, словно стоял перед волшебною яблоней, спрашивал Горкин-старший.
– Позволь мне умолчать о моем выборе, – уклончиво ответил Эдуард.
«Он далеко пойдет!» – подумал отец и одобрительно кивнул, предоставив с тех пор сына самому себе.
Звезду в зеркале закрыла чья-то тень. Заскрипел снег за окном. Недовольно заворчала собака. Горкин спрятал коньяк в тумбочку, надел галстук.
– Мы вместе с Игошкой. Рад? – впустив пушистую белую лайку, спросила Татьяна Борисовна.
– Бесконечно, – буркнул Горкин. Он думал, все кончится одним вечером. Но вечера повторялись. Татьяна Борисовна входила во вкус.
– Игошка... это в честь Игоря?
– Он заслужил это. Первого пса – злой был тварюга! – я Женькой звала, – улыбнулась Татьяна Борисовна и мягко упрекнула: – Ты мог бы принять у меня шубу.
– Разумеется, мог бы, – проворчал Горкин и положил ногу на ногу. – Интересно, а как будет назван третий?