– Ты сердишься... я что-нибудь сделала не то? – Татьяна Борисовна закурила и села около его ног.
– Не отправила радиограмму... Па-ачему не отправила?
– Я... я просто забыла, Эдик!
– Не называй меня Эдиком! Я тебе не собачка! – закричал Горкин и, отшвырнув ее руку, вскочил.
– Прости, милый... прости! Я ужасная дура!
– Прости... – раздувая крылья горбатого носа, шипел Горкин. – Ты хотя бы в журнале ее зарегистрировала?
– А это можно?
– Нужно, идиотка! Мухин посмотрит... решит, что я под него копаю!
– Эдик, бойся не Мухина. Он тебе ничего не сделает. Саульского бойся. Если узнает, что ты заодно... растопчет! Может, как раз кстати, что я забыла... Давай отправим другую, от тебя лично. Пусть знают, что непричастен.
«Она не такая уж дура!» – Горкин заинтересованно посмотрел на Татьяну Борисовну, пощекотал ее за ухом.
– Ты все-таки порядочная дрянь!
– Хорошо, хоть порядочная, – горько усмехнулась женщина. Он деспотичен и зол, но, в отличие от Игоря, настоящий мужчина, от которого и не такое можно вытерпеть. – Ведь я ради тебя... Самой мне это не нужно...
– Если б ты была поумнее, – вздохнул Горкин и немножечко приоткрылся, – то, наверно, поняла бы, что Мухин мне нужен. Просто необходим.
– В роли мальчика для битья? – вскинула брови Татьяна Борисовна. Ах черт, он, кажется, недооценивает эту бабу! С ней надо держать ухо востро!
Горкин стал приветливей. Предложил выпить. Разогрел мясную тушенку, сварил кофе, не тот суррогат, которым угощала Татьяна Борисовна, а натуральный, из только что размолотых зерен.
После третьей рюмки гостья скисла, расплакалась.
– Ты нисколько, нисколечко не уважаешь меня!
– Разговор в самых кондовых русских традициях!
– Да, да, не уважаешь! Тебе Мухина нравится! Ненавижу эту дебелую самку!
– Возьми себя в руки! – предчувствуя истерику, холодно сказал Горкин.
Татьяна Борисовна оробела, утихла.
– Сейчас... я сейчас, – залепетала она, а слезы текли и текли, размазывая по щекам тушь. Горкин не удержался и приласкал ее. Этот пункт в сегодняшнюю программу не входил.
– Идол мой! Зверь мой! – бормотала Татьяна Борисовна спустя полчаса и целовала его волосатую в дряблом жирке грудь.
Игошка негодовал, скребся в дверь.
– Твой пес домой просится.
– Не гони меня, милый! Еще немножко!..
О, если б на ее месте была та медлительная, чудная женщина! Если б ее пальцы зарывались в эту шерсть! Ее губы шептали всякую нежную чушь, которая на устах этой агрессивной алчной самки звучит кощунственно.
– Я провожу вас, – сказал он вежливо.
– Не стоит. Я и без того отравила тебе весь вечер, – скорбно улыбнулась Татьяна Борисовна. Ее кротость обезоруживала.
– Вытри глаза. Мурунов может заподозрить.
– Бедный мой Игорь! – вздохнула Татьяна Борисовна, но пожалела не его – себя.– Ты не надумал?
– Пока нет. – Татьяна Борисовна, решив убить двух зайцев, подбивала Горкина Мурунову в соавторы. – Если б он сам предложил... Тогда другое дело.
– Предложит, можешь на меня положиться. – Из тамбура, едва не сбив их, выскочил Мурунов. Татьяна Борисовна не растерялась: – Ликуй, Игорек! У нас есть надежный соавтор! Твоя женушка расстаралась.
– Ликую, – пробурчал Мурунов.
– Он, кажется, недоволен? – стараясь сохранить достоинство, обиженно бормотал Горкин. – Если так, я не навязываюсь,
– Не сердись, милый! – исступленно зашептала Татьяна Борисовна. – Завтра он сам будет просить... Вот посмотришь!
Мурунов не заглядывал домой неделями. Выталкивал последние блоки из Курьи, собачился с вышкарями, а тут еще на шестой буровой случился прихват инструмента. Две ночи бился, устраняя аварию. На третьи сутки почти уснувшему на ходу Рубану раздробило два пальца. Пришлось срочно везти его к Раисе.
– Тебя и самого пора в больницу! – сделав операцию, говорила Раиса.
– Неплохо бы, но кто заменит?
– Посоветуйся с женой... – с издевкой сказала Раиса.
– С женой? Ты что имеешь в виду?
– То же, что и ты.
Мурунов вскочил и, не разбирая пути, помчался домой. Татьяны не было. Не зажигая света, сидел, ждал. В серванте стояла водка, но пить не хотелось.
По нужде выйдя на улицу, услышал их голоса.
«Ликуй! Твоя верная женушка расстаралась...»
«Сука!» – хотел выкрикнуть Мурунов, но вместо этого пробормотал не то «ура», не то «ликую».
Какими праведными смотрит глазами! Растленная тварь! Может, впервые он посмотрел на нее не как муж, а как чужой, не прощающий подлости человек.