– Деньги – нет, не лишние. На «Волгу» откладывал... А памятники пускай футболистам ставят. Мне не за что...
Мурунова пригласили за стол, но он отказался, сославшись на занятость.
— Не хочешь – как хочешь, – свернул разговор Лукашин.– Была бы честь оказана.
– Не обижайся, Паша... Я правда спешу, – глухо сказал Мурунов, которому было не под силу видеть испытанное временем надежное счастье Лукашиных.
– Трудный парень. Искрученный весь какой-то, – вздохнул Лукашин.
– А ты поласковей с ним, Павло! Железо свое и то в ящик сховал, чтоб не мялось... А тут – человек, душа смутная: сомнешь – не выправишь, – шепотом подсказала Стеша, заглядывая мужу в глаза, чуть взбаламученные тревогой...
Время неприемное, но Раиса была в медпункте. Открыв Мурунову, усмехнулась:
– Ты заболел? Не поверю.
– Бывает, и черт поклоны бьет, – сумеречным приглушенным голосом сказал Мурунов и с трудом втиснулся в кресло. – Зуб выдернуть можешь?
– Хоть все... Болит?
– Пока еще нет, но кто застрахован? – пошутил Мурунов, испытывая лютое желание уснуть.
«Бедняга! – сочувственно покачала головой Раиса и ощупала его лоб. Лоб горел, а Мурунов, уперевшись локтем в подлокотник, уже тихонько посапывал. – Спи-ит... Ах, бедняга!»
Накрыв инженера своей шалью, принялась наводить порядок в аптеке. Он спал недолго, минут двадцать.
– Однако зачем я сюда пожаловал? – с трудом раздирая освинцовевшие веки, вспоминал Мурунов. – Ага! Хотел попросить у тебя аптечку...
Он был смущен и неожиданным сном, моментально его сразившим, и дружеской заботой Раисы, виновато забормотал...
– Ты извини... замотался.
– Ну вот еще! Что я, не понимаю? Подремли, если хочешь.
Дремать не пришлось. Под окнами взревел тягач. Пожимая руку врачихи, Мурунов задержал ее в ладони, благодарно поцеловал. Рука пахла духами и медикаментами.
– Смотри ты, умеет! – рассмеялась Раиса. – Где научился?
Этот смех слышался ему всю дорогу. Перекинувшись в кузов тягача, Мурунов дымил сигаретой, искоса взглядывая на Лукашина, нелепо и беззвучно разевавшего рот: голос глох в грохоте.
На полдороге тягач тормознул. Стало потише. «Дан прика-аз ему на запад...» – визгливый и резкий вдруг обозначился голос. А через бортик, закутанная до бровей, перевалилась Сима.
– Далеко ли? – хмуро спросил Лукашин, прервав пение.
– К Истоме Игнатьичу, – едва различимо, через шаль, ответила Сима. – Хочу груздочками для Степы разжиться...
У Истомы обедали. Выйдя из-за стола, Лукашин сказал:
– О груздях напрасно хлопочешь. Я твоей матери денег выслал. Она каждый день к Степану наведывается. Лучше пиши ему чаще... Он в дочке души не чает.
Истома, покосившись на женщину, стиснул в руке стакан с чаем. Стакан хрупнул, порезал руку.
– Степан-то муж ей, что ли? – спросил Мурунова, когда вышли на улицу.
– Что, приголубила? О-ох евы!..
– Ты пошто меня обманула? – думно уронив голову на руки, допрашивал женщину Истома.
Сима молчала. Ее разрывал нечеловеческий страх. Если б Истома кричал – на крик можно ответить криком. А он был укорительно тих, словно сама совесть.
– На деньги позарилась? А человеческое обмарала. Э-эх! – Истома стукнул ладонью по лбу. Мохнатая коричневая голова его подскочила и снова бессильно упала на руки. С грохотом оттолкнув колченогий стол, Истома выбодрился над ним, всклокоченный, гневный.
– А-а! – заверещала Сима по-заячьи и, виляя задом, поползла к порогу. Ползла зигзагами и у дверей зацепилась, упала на бок и затравленно заозиралась на страшного старика.
– На деньги, спрашиваю, срамница?
– А-а! – ничего не соображая, визжала Сима нелепо шарила выход.
– Нна тебе деньги! Нна! Давись! – Истома сорвал со стены кожаную охотничью сумку, выхватил кипу банкнот. Склейка разорвалась, и деньги рассыпались, закружились, густо покрыв до бесчувствия перепуганную женщину.
Истома вышел из-за стола, раздавив ногою какую- то упавшую посудину. Хруп этот, точно выстрел, подкинул Симу. Она брякнулась головой о скобу и выскочила на волю. Бежала, не различая пути. Ей было все равно – куда, лишь бы подальше от этого ужасного, дикого старика.
Если б знала, что кончится все так страшно! За сто верст обежала бы эту избушку! А все деньги – на них польстилась, придя в то утро сюда. Истома только что вернулся с обхода. Сбросив свой балахон, быстро собрал угощенье. Сима помогала ему. В хлопотах оба оттаяли, разговорились.
– Как же тебя прибило сюда, горюха? – участливо спрашивал Истома чуточку робевшую перед ним женщину.