– Сам сейчас позвоню! - пригрозил сын.
– Павлик, - процедил Артём. - Ты же Стратополох, а не Морозов…
– Морозов?
– Да был один такой… юный натурал…
– М-м… - застонала Виктория. - Что ж такое? Любят - и фамилии не спрашивают… Спички мне можно вообще?..
Не выдержав, Артём поднялся с табурета и со стуком положил перед ней на стол зажигалку.
– М-м… А сигарету?
– Сигарета у тебя в руке.
Виктория непонимающе уставилась на то, что было у нее зажато между указательным и средним пальцами. Внезапно пришла в ярость, кинула окурок в стену, завыла, затопала ногами. Тапочки разлетелись по кухне.
Артём затушил искры, отправил сгоревшую до фильтра сигарету к первым двум и пошел звонить в диспансер.
– Да понимаете… - ответили ему. - Мы вообще-то хотели ей недельку отдыха дать…
– А нам?
– Что - вам?
– Нам с сыном вы недельку отдыха дать не хотите?
– Что?.. Совсем плохо?
– Совсем.
– Ну давайте хоть денька через три, - взмолились в трубке. - Очередь у нас! Хуже, чем перед выборами тогда…
– Три дня выдержим? - дав отбой, мрачно спросил Стратополох сына.
– Три дня?! - ужаснулся тот.
В кухне что-то грохнуло. Кажется, разбилось.
Пошел, посмотрел. Напольная ваза. Та самая, куда он поставил вчера большую, как кочан, розу. Сама роза лежала в луже среди обломков.
– Какие проблемы? - с вызовом спросила Виктория.
А ведь кодировали-то ее не только от алкоголизма и табакокурения. Впереди еще наркозависимость, склонность к супружеским изменам и - мама родная! - патологическая ревность. Не дай бог вспомнит сейчас про Пуговку - и прощай, кухня со всей утварью…
Стратополох скривился, как от боли.
– Уй-юй-юй-юй… - презрительно сказала Виктория. - Расхныкался! Поди Безуглову пожалуйся…
Перевести, что ли, стрелки на Президента? Всё безопаснее…
– Безуглов как раз нормальный мужик, - процедил Артём. - В отличие от некоторых…
Круто повернулся, вышел в большую комнату. Там он принял таблетку, и отчаянное беспокойство сменилось спокойным отчаянием. Потом достал из шкафа портрет.
– Не смей! - завопила Виктория, когда муж, появившись на кухне, полез прикреплять изображение на прежнее место. - Сними этого урода! Он нас зомбирует!
– И правильно делает! - огрызнулся супруг. - Вот попробуй только сорви!
Ссору прервал телефонный звонок. Так и не успев водрузить портрет, Стратополох подошел к телефону.
– Привет, - сказал Безуглов. - Чем занимаешься?
– Портрет твой на стенку вешаю, - хмуро ответил Артём.
– А серьезно?
– Куда уж серьезней! Вот он, под мышкой.
– Выкинь его на фиг, - посоветовал Президент. - Слушай, что-то я в прошлый раз был не в лучшей форме… А разговор-то у нас вроде интересный завязывался… Короче, выходи давай. У меня тут личное время образовалось. Сейчас за тобой заедут.
Артём замялся. Последняя судорога неловкости.
– Да видишь ли… Есть определенные сложности…
– Что за сложности? Артём объяснил.
– Какая очередь? - пристыдил его доктор Безуглов. - Какие три дня? Сейчас приедут, отвезут, закодируют… Тоже мне, сложности!
– Нет, но… Вдруг закодируют, да опять как-нибудь не так…
– Как скажешь, так и закодируют.
«Да пошло оно все к черту! - обессиленно подумал Стратополох. - «Последнее прибежище», учет-переучет…»
– В общем, давай там… - подбил итог Президент. - Отправляй - и выходи.
Положив трубку, секунды три Артём пребывал в оцепенении.
– Павлик, - позвал он, сделав над собой усилие. - Сейчас из диспансера приедут. Расскажешь им, какой бы ты хотел видеть свою маму. Я бы и сам, но мне, прости, некогда… Все понял?
Судя по выражению физии, ничегошеньки юннат не понял, но на всякий случай покивал.
Ну-с, Артём Григорьевич, пойдемте зарабатывать пенсию.
С этой мыслью Стратополох двинулся к дверям, потом остановился и, хихикнув, пожал плечами.
Что ж получается? Кроме доктора Безуглова и поговорить не с кем по-человечески? А с кем еще? С Пуговкой? С Квазимодо? С коллегой-соратником? Хотя, с другой стороны, все правильно… Встретились в безумном мире два нормальных человека, два настоящих маргинала, чуть ли не единственных на все Сызново… Как он тогда… в санитаров-то… окурком… И камеры слежения жвачкой залепил…
Артём задержался на пороге кухни, взглянул на временно осоловевшую и потому примолкшую супругу, потом - с сомнением - на Павлика. Тоже тот еще жук! Какой бы он хотел видеть свою маму? Ну, наверное, чтобы все позволяла, ни за что не бранила…
Ладно. В крайнем случае потом еще раз перекодируем.
– Моя прекрасная зомби… - молвил он со скорбной улыбкой, столь часто наблюдаемой при депрессии иронической. - Ты, главное, не волнуйся. Вылечим…