Завтракали внизу, в ресторане. Красиво оформленная, но какая–то безвкусная еда. Завтрак начинался с воды со льдом, потом салат, на второе жареные полкурицы, занимающие всю тарелку, и кофе в графинах, оплетенных тонким бамбуком. Черного хлеба не было, а только белый — белый до голубизны. Каждый кусочек не более двадцати граммов, завернутый в тонкий капустный лист, чтобы не черствел. Нас, конечно, такое количество никак не удовлетворяло. Горка хлеба на тарелке мгновенно исчезала, пока две девушки, обслуживающие нас, по указанию догадливого метрдотеля, не подкатили к нам столик с хлебом, что нами было встречено аплодисментами. Наше бурное проявление чувств привлекло к себе внимание завтракавших за соседними столами. Метр был любезен, предупредителен, попросил сделать заказ на русскую кухню, если американская нам не нравится. Говорил он по–русски чисто, объяснил, что эмигрант, но не из числа белогвардейцев, а выехал с семьей по религиозным убеждениям отца — баптиста еще в 1905 году. В дальнейшем он во многом помогал нам своими советами и предупреждениями, благодаря которым мы не раз избегали мелких провокаций.
Не успели мы допить кофе, как были атакованы ресторанной публикой — охотниками за автографами и сувенирами. Нас буквально готовы были раздеть. Тогда не было мании к значкам, как сейчас, зато в ход шла коробка спичек, особенно с надписью: «Смерть фашизму!» или «Наше дело правое, мы победим'” Латунные пуговицы со звездой или с серпом и молотом, перочинные ножи, папиросы «Казбек», «Герцеговина флор» — в общем, все, где стоял знак советского производства, включая медные монеты. Взамен к нам на стол сыпались пачки сигарет, авторучки, курительные трубки и даже приглашения на новеньких, зеленых ассигнациях с адресом и номером телефона. С большим трудом, пользуясь помощью метрдотеля, выбрались мы к себе в номер.
Через час за нами пришла машина: мы ехали осматривать город. При выходе из отеля опять пробивались через толпу журналистов, фотокорреспондентов и кинооператоров. Нас задарили значками с надписью «Виктори», а фотокорреспонденты щелкали аппаратом, тут же вынимали готовые снимки и просили подпись. Только когда «понтиак» рванул с места, мы вздохнули свободно.
Я не буду описывать Сиэтл. Это был типичный американский город, хотя чем–то отдаленно напоминал Одессу. Может быть, сутолокой морского порта, экспансивным поведением горожан, веселых и разговорчивых, охотно и благожелательно отвечающих на вопросы. Узнавали нас всюду. «Рашен пайлог, рашен пайлот!» И тут же, окружив, поздравляли с прилетом, скандировали: «Русские и американцы — друзья!»
Маслюк — наш гид и шофер — довольно посмеивался и тут же успокаивал.
— Потерпите еще пару–тройку дней, и вас оставят в покое. А сейчас или отсиживайтесь в отеле, или же примиритесь с характером сиэтлинцев.
Осматривая порт, мы зашли на наш советский корабль «Киев»: команда тепло встретила нас. Корабль стоял на ремонте, а после ремонта в составе американского конвоя должен был идти в Мурманск с военным грузом. Долгий и опасный путь. Атлантика контролировалась немецким подводным флотом, и американская печать крупными аншлагами газет свидетельствовала о разбойничьем поведении фашистских подлодок, топящих даже суда нейтральных стран.
Прощаясь с командой «Киева», мы пожелали им благополучного рейса к родной земле. Но, увы, «Киев» так и не прибыл в Мурманск, став жертвой коричневых хищников, и навсегда исчез в пучине Атлантики со всем своим экипажем.
Посещение «Киева» и беседы с моряками заставили нас задуматься. Если морская трасса от берегов Америки до Мурманска находится под ударами нацистских морских пиратов, почему не найти другой путь переброски грузов из США?
— Самолеты надо не возить на кораблях, а своим ходом перегонять через Аляску и нашу Арктику. Другие же грузы везти из Сиэтла — в бухту Провидения, а там во Владивосток или же Северным морским путем в Архангельск! — горячо доказывал Черевичный в этот же день во время беседы с консулом Ивановым и военно–морским атташе Федоровым.
— Но Тихоокеанский бассейн не нынче–завтра стане! ареной войны Японии и США и тоже будет находиться под ударом, японского флота. А он у них здесь значительно сильней гитлеровского. Северный же морской путь можно использовать не более трех–четырех месяцев в году, да и то при благоприятной ледовой обстановке, — доказывал Иванов.
— При хорошей и систематической ледовой воздушной разведке плавание Северным морским путем четыре месяца в году гарантировано! Зато полная безопасность! Эта наш внутренний путь, без шпионов и без фашистских подводных лодок. Во всяком случае, от мыса Дежнева до острова Русский в Карском море! — возразил я консулу.