Однажды нас вызвали в Штаб обороны Москвы и дали задание — выбросить небольшой десант разведчиков к западу от Волоколамска.
Перелетев с Центрального аэродрома на одну из подмосковных баз, где встретились с группой и уточнили задание, темной апрельской ночью мы стартовали на запад. Наши «пассажиры», четверо крепких, широкоплечих парней и одна тоненькая, совсем юная девушка, в комбинезонах с камуфляжем, с ладно закрепленным оружием — автоматами, пистолетами, гранатами и ножами у пояса — скромно расположились в пассажирской кабине на своих парашютах и стали рассматривать карту, перекидываясь между собой короткими фразами.
По положению мы не имели права вступать с ними в разговоры, кроме необходимых команд, связанных с процедурой выброса парашютистов. Однако в открытых симпатичных лицах ребят было столько доброжелательности, что Сергей Наместников не выдержал и сказал:
— Орлы, зачем пацанку–то тянете с собой? Ребят, что ли, не хватает?
Взрыв заразительного смеха, казалось, заглушил рев моторов:
— Это она–то «пацанка»? Твое счастье, что ты родился не фрицем! Давай, лезь в свой курятник, к своей трещотке! Да охраняй как следует нашу «пацанку»…
Говоривший, старший группы, уважительно посмотрел на девушку. А она, кокетливо взглянув на Наместникова, весело и хорошо рассмеялась. Сергей, вытянувшись во весь свой богатырский рост перед ней, как перед командиром, достал из кармана замусоленных кожаных брюк красное, словно муляж, яблоко, обтер его о рукав и, лукаво улыбаясь, протянул девушке. Вспыхнув, она взяла яблоко и сказала:
— Это что, дар прекрасного Париса? Но здесь одна женщина, а не три, как в мифологии.
— И яблоко у меня только одно. А с Парисом, извините, незнаком. Яблоко дипломаты дали, говорили из Африки захватили — выкаблучивался Сергей.
Яркая вспышка сигнала вызова не позволила мне дослушать этот диалог.
— Когда линия фронта? — спросил Орлов.
— По расчету, через двадцать семь минут.
— Садись на правое кресло. Смотри, погода портится При такой видимости можем не заметить ромба из четырех костров…
— До точки выброса десанта еще час девять минут хода. Ведь мы подойдем к ней не с востока, а с запада. Это должно запутать немецкие посты наблюдения. Возможно, нам будет хорошая погода.
Орлов молча кивнул, согласился, но я видел, как внимательно и беспокойно он всматривался в проносящиеся ниже нас клочья облаков. Погода явно портилась и совсем не соответствовала прогнозу. Да и можно ли было винить в неточном прогнозе синоптиков? Для анализа состояния погоды необходимы были сведения метеостанций, расположенных западнее Москвы Прогнозировать приходилось по «обрезанной» карте погоды. За пятнадцать минут до линии фронта мы начали набирать высоту и уже на отметке пятьсот метров вошли в сплошную облачность. Сразу началось обледенение. В машине запахло спиртом, и по фюзеляжу застучали куски льда.
— Подходим к линии, — договорить я не успел. Чуть левее, мимо нас пронеслись гирлянды красных шаров и выше стали разрываться белыми вспышками, окрашивая облачность белым цветом.
— Фронтовая МЗА. Бьют по шуму моторов! Давай правее и ниже! — крикнул я Орлов.
Но тут же гирлянды светящихся красных шаров прорезали облака впереди, правее, и, уходя от них, мы заметались, меняя курс и высоту. Наконец на высоте семисот метров мы были недосягаемы.
— Проскочили, — проговорил Орлов и, передав мне управление, закурил. — Кекушев, осмотри самолет, нет ли пробоин.
— С моторами все нормально. О фюзеляже и крыльях доложу. — Николай вышел.
— Что будем делать дальше, штурман?
— Бери курс триста градусов. Выйдем через двадцать минут к точке, откуда повернем на истинный курс, а там посмотрим погоду — и курсом девяносто градусов от новой точки поворота пойдем к ромбу.
— Не нравится мне погода! — вздохнул Орлов. — Мне кажется, ее не будет и в районе выброса.
— Посмотрим на месте, — предложил я. — Если погоды не будет, пойдем домой. Не будем же выбрасывать ребят через облака, не видя ромба.