Вот что писал в своем «Наставленни» основатель первых русских поселений на Аляске Григорий Шелехов своему приказчику Федору Выходцеву в 1785 году об индейцах:
«…Двух ребят американцев учить мореплаванию, арифметике и морской науке… Держи их при себе, содержи пищею…»
Чем дальше на юг уходил наш полет, тем чаще и чаще встречались на карте русские названия. Остров Кадьяк. Садимся у стен бывшей Павловской крепости в заливе Павловском. Удобная бухта. Берега бетонированы, на берегу стоят большие ангары с бетонными механизированными спусками для гидросамолетов.
На площадке, к которой мы подруливаем, толпа военных: офицеры, матросы. Молча, с глубоким вниманием наблюдают за нашим маневром причаливания к слипу — наклонному бетонному спуску, вдоль которого, по грудь в воде, в белых гидрокостюмах, стоят две шеренги матросов, по шесть человек.
— Что это они? Сигналят приставать к этому спуску, а там, в воде, люди? — спрашивает Черевичного Байдуков.
— Они будут принимать нашу лодку. Как только подрулим, сейчас же под дно подведут колесные шасси и электромотором вытянут из воды на площадку перед ангаром, — ответил Черевичный.
Иван осторожно, но с шиком рулит по Павловскому заливу, нацелив нос лодки между двумя шеренгами матросов. До них остается не более семидесяти метров. Черевичный сбрасывает газ, и самолет, бесшумно скользя, проходит между шеренгами матросов. Они легко подхватывают концевые поплавки гидросамолета, и машина останавливается. Я стою в носовой рубке у открытого люка якорной и вижу их довольные улыбающиеся лица.
Через десять минут, пока мы переодевались в штатские костюмы, самолет, уже выведенный из воды, стоял на бетонной площадке, заполненной военными.
Выходим из машины. Официальные сухие приветствия, краткая речь командующего базой. Мы переглядываемся с Иваном, чувствуя эту сковывающую сухость. Все вежливо, все корректно. Пассажиры уехали в гостиницу на поданных машинах. Мы с Иваном и Сашей Макаровым возвращаемся в самолет, чтобы записать все, что необходимо приготовить Чечину к завтрашнему полету.
В кабину поднимается офицер–переводчик. Он вежливо козыряет:
— Господам офицерам комнаты для отдыха в гостинице, солдатам — в кубрике номер четыре! Доставят на машинах, как только вы освободитесь.
— У нас в экипаже нет солдат. Обеспечьте места всему экипажу в офицерской гостинице! — отвечает Черевичный.
— А ваши механики? Разве они офицеры?
— Да, они инженеры с офицерскими званиями! Переводчик все записывает в блокнот и, козырнув, удаляется.
— Не нравятся мне эти их выкрутасы! Офицеры сюда, солдаты — туда. Нашли кого разделять, экипаж, на белую в черную кость! — ворчал Иван.
Закончив работу, мы вышли на площадку. Офицер–переводчик уже ждал нас и предупредил, что машина вызвана. Минут через десять мы садимся в авто, но, проехав не более трехсот метров, машина остановилась.
— Что случилось? — спросил Черевичный.
— Приехали. Это гостиница. Я провожу вас в номера, — открывая дверцы, сказал переводчик.
Мы рассмеялись. Ждать десять минут, а ехать — две. Но переводчик сказал:
— Вы наши почетные гости. У нас положено почетных гостей встречать и провожать только на машине.
Отобедали в офицерской столовой при гостинице, где хозяином был японец, что несколько нас удивило, так как отношения между Америкой и Японией были сильно обострены, и уже явно пахло порохом, а тут, на военной базе, этот сын «страны восходящего солнца» с целой свитой своих сородичей обслуживает ресторан. Так было и на других базах.
Ходить и осматривать военную базу и ее объекты, хотя хозяева и приглашали нас, по тактическим соображениям мы не стали. Наш вежливый отказ как–то заметно расположил к нам командный состав. В разговоре офицеры стали больше задавать вопросов: о жизни в Советском Союзе, о ходе военных действий на фронтах, о перспективе разгрома немецкой военной машины. Их интересовала наша авиация. Они были крайне удивлены, что наш самолет построен в Таганроге, а не куплен в США.